Тучный слуга пришел опять и, тяжело дыша, сообщил, что мы должны поторапливаться — за его усердие на него же и накричали — но через мгновение меня уже волокли вдоль колоннады, а затем провели под большой аркой в главную часть дома.
Зал, в котором король принимал посетителей, представлял собой длинную высокую комнату с полом, выложенным белыми и черными каменными плитами; в центре его помещалось мозаичное изображение бога с леопардом. Мозаика сильно пострадала и местами была полностью уничтожена вследствие перетаскивания мебели и постоянного шарканья обутых в сапоги ног. Одну стену в комнате заменила колоннада, и зимой там прямо на полу разжигали костер, обложив его камнями. В том месте пол и колонны почернели от копоти. В дальнем конце комнаты, на возвышении, стояло большое кресло моего деда, а рядом меньшее — для его королевы.
Дед сидел на троне, по правую руку от него стоял Камлах, а слева сидела королева Олуэна. Она была его третьей женой, моложе моей матери, темноволосая, молчаливая и довольно простодушная девушка с молочной белизны кожей и косами до колен, которая умела петь, словно птичка, и отлично вышивать, но ничего более. По-моему, мама одновременно и любила, и презирала ее. В любом случае, вопреки всем ожиданиям они ладили между собой, и я слышал, как Моравик говорила, что при Олуэне моей матери живется намного легче, чем при второй жене короля, Гвинете, умершей год назад. Через месяц ее место в постели короля заняла Олуэна.
Даже если бы Олуэна давала тумаки и насмехалась надо мной, как это делала Гвинета, я все равно, должно быть, полюбил бы ее за пение, но она относилась ко мне ровно и доброжелательно, а когда король отсутствовал, учила меня музыке и позволяла мне играть на своей арфе до тех пор, пока я точно не воспроизводил мелодию. Она говорила, что у меня есть слух, но мы оба знали, что сказал бы король, узнай он о ее потворстве, поэтому держали наши уроки в тайне даже от моей матери.
Теперь она не замечала меня. Никто не обратил на меня внимания, за исключением Диниаса, стоявшего рядом с креслом Олуэны. Диниас — бастард моего деда от наложницы. Он был крупным мальчиком семи лет с такими же рыжими волосами, как у его отца, и с таким же вспыльчивым характером. Для своих лет он был довольно сильным и совершенно бесстрашным и пользовался благосклонностью короля с того дня, когда в возрасте пяти лет без разрешения оседлал одного из коней своего отца — необъезженного гнедого жеребца, который пронес его через весь город и сбросил с себя, ударившись грудью об ограду. Король собственноручно выпорол его, а потом наградил кинжалом с позолоченной рукоятью. С тех пор Диниас претендовал на титул принца — по крайней мере среди остальных детей короля — и относился к другому бастарду, то есть ко мне, с полным презрением. Сейчас он смотрел на меня ничего не выражавшими глазами, но его левая рука — та, которую не мог видеть король — сделала мне оскорбительный знак и тихо опустилась.
Я задержался в дверях, сзади няня одернула на мне тунику и шлепнула между лопаток.
— Иди. Выпрями спину. Он тебя не съест…
Будто опровергая свои слова, она загремела амулетами и начала бормотать молитву.
В комнате было полно людей. Многих из них я знал, но было также несколько чужаков, которые, наверное, приехали сегодня днем. Их предводитель сидел по правую руку от короля в окружении своих придворных. Да, это был тот самый крупный черноволосый мужчина, которого я видел на мосту. Я узнал окладистую бороду, похожий на клюв хищной птицы нос и бугрящиеся под алым плащом мускулы рук. По другую сторону короля, но не на возвышении, а ниже, стояла моя мать с двумя своими дамами. Мне понравилось, что она была одета, как принцесса, в длинное, до пола, белоснежное платье. Ее волосы были неприкрыты и струями ниспадали на спину. Поверх платья на ней был голубой плащ с медной застежкой. В ее неподвижном лице не было ни кровинки.
Меня одолевали собственные страхи: жест Диниаса, безучастное лицо и невидящие глаза матери, молчание присутствовавших в зале людей и гулкая пустота под полом, по которому мне предстояло пройти — и я даже не удосужился взглянуть на своего деда. Все еще никем не замеченный, я сделал шаг вперед, когда внезапно король хлопнул обеими руками по подлокотникам трона, словно лошадь ударила копытами, и вскочил на ноги, яростно оттолкнув тяжелое кресло, процарапавшее дубовые доски возвышения.
