— И не только это, — поспешила добавить Комолмони, — пригласили Шотиша, меня и тебя.
— А меня зачем?
— Ты полагаешь, что я могу ехать одна? А кто будет носить за нами кувшин с полотенцем?
— Это ужасно несправедливо со стороны Шурджомукхи. Если дорогому зятю я нужен только для того, чтобы носить кувшин с полотенцем, так я покажу вам зятя!
Комолмони страшно рассердилась. Нахмурив брови и состроив недовольную гримасу, она выхватила у мужа лист бумаги, на котором тот что-то писал, и порвала его.
Сришчондро засмеялся:
— За что ты меня терзаешь?
— Хочу и терзаю! — с притворным гневом ответила Комолмони.
— Хочу и болтаю! — в тон ей заявил Сришчондро.
Рассерженная Комолмони закусила нижнюю губу жемчужными зубками и погрозила Сришчондро своим крошечным кулачком. Сришчондро нахмурился и взлохматил ей волосы. В ответ на это Комолмони выплеснула чернила в плевательницу. Сришчондро подбежал к ней и... поцеловал. Жена ответила ему тем же. Подобное зрелище привело в восторг Шотишчондро, который считал, что большая часть поцелуев должна по праву принадлежать ему. Не теряя времени даром, он обхватил колени матери, требуя немедленного возвращения причитающейся ему доли, и при этом заливался таким радостным, неудержимым смехом, что Комолмони, для которой сладостен был один только звук его голоса, схватила ребенка на руки и принялась осыпать поцелуями. Затем то же проделал и Сришчондро. Удовлетворенный, Шотиш-бабу вернулся на свое прежнее место и, увидев отцовский золотой карандаш, стал обдумывать план его похищения. Наконец, овладев карандашом и поразмыслив над тем, съедобен ли он, малыш принялся его грызть.
Во время сражения на поле Курукшетра[27] между Бхагадаттой[28] и Арджуной[29] завязался страшный бой. Бхагадатта метнул в Арджуну смертоносное копье[30], но Кришна, знавший беззащитность Арджуны перед этим копьем, подставил под него свою грудь и тем самым отвел удар.
Точно так же поступил и Шотишчондро в «страшной» битве между Комолмони и Сришчондро. Он подставил свой лик, и... сражение прекратилось. Подобные битвы скорее напоминали капризный дождик в ясный день, — они внезапно начинались и столь же внезапно заканчивались.
— Ты в самом деле собираешься в Гобиндопур? — спросил жену Сришчондро. — А как же я останусь один?
— Ты думаешь, будто я хочу оставить тебя одного? Поедем с нами! Поедем! С утра сходи в контору, сделай все дела, только не задерживайся, а то мы с Шотишем будем ждать тебя и плакать.
— Как же я поеду? Сейчас как раз самое время покупать лен. Нет уж, поезжай одна.
— Иди сюда, Шотиш! — позвала Комолмони. — Давай сядем и будем плакать вместе!
Шотиш услыхал ласковый зов матери, перестал жевать карандаш, заулыбался и с радостным переливчатым смехом кинулся к ней. Комоле пришлось отказаться от своего первоначального намерения, и она снова принялась целовать Шотиша, а потом ее примеру последовал и Сришчондро. Шотиш ликовал, чувствуя себя героем.
— Какие же будут указания? — снова спросила Комола.
— Ты поезжай, я не возражаю, но я в такое время ехать не могу.
Комола ничего не ответила, молча села и отвернулась. У Сришчондро в руке был карандаш, он подкрался к Комоле сзади и поставил ей на лоб пятнышко.
— Дорогой мой, — засмеялась Комола, — я так тебя люблю...
С этими словами она обняла Сришчондро и поцеловала его. При этом только что нарисованное пятнышко перешло с ее лба на щеку мужа. Оказавшись, таким образом, победительницей в этом сражении, Комола сказала:
— Если ты окончательно не едешь, то устрой наш отъезд.
— Когда ты думаешь вернуться? — спросил Сришчондро.
— Что за вопрос? Могу ли я пробыть там долго, если ты не едешь?
Сришчондро отправил Комолмони в Гобиндопур. Однако у нас есть точные сведения, что на этот раз хозяева Сришчондро не много заработали в льняную кампанию. Его коллеги сообщили нам по секрету, что всему виной был Сришчондро. В это время он мало думал о деле. Когда ему указали на это, он ответил:
— А как же! Ведь со мной не было моей Лакшми!
И все, кто слышал его слова, отворачивались с презрительной гримасой:
— Фи! Жена держит его под башмаком!
