XII
В квартире импресарио Шульца, которому обязаны своей карьерой многие великие певцы и певицы, театральные программы лежат стопками по полметра высотой. Тут же в шкафу висят 18 темных костюмов и смокингов для посещения оперных спектаклей. Шульц считается гением в стыковке расписаний транспорта (самолетов, кораблей, поездов). Уже десять лет он смотрит (то есть «слушает») в день по три оперы, если транспортные возможности это позволяют.
Импресарио такого уровня всегда на работе. Посредническую работу он передал более молодым сотрудникам. Сам же по-прежнему охотится за талантами. Он выискивает молодых певцов и певиц в Словакии, в Осло, в Сент-Луисе, в Детройте, в затемненном оперном театре в Восточной Польше или в Падерборне. Его слова достаточно, чтобы началась их карьера. Сначала их голос узнают в провинции, потом в региональном центре (например, в Касселе), затем в большом городе. Шульц прослушал в 11 часов утра в Генуе генеральную репетицию «Вертера» Массне: «так себе». Перед началом последнего акта он заказывает такси, чтобы успеть на вечерний спектакль в Лионе («Маскарад»). На автомагистрали была пробка и водитель поехал в сторону Франции объездными путями. У Шульца возникает впечатление, что таксист не знает местности по ту сторону Альп.
Оказывается, что таксист не только не ориентируется в тех местах (они опоздали уже на несколько часов), но и опасен. Он начинает шантажировать Шульца. Он требует подписать бумагу, в которой указана сумма, втрое превышающая ту, на которую они первоначально договорились. Когда Шульц, прибыв в Лион уже глубокой ночью, пытается заплатить по первоначальному уговору, а не по подписанной под давлением бумаге, ведь из-за опоздания поездка потеряла всякий смысл, — молодой таксист избивает его и грабит. Он приходит в себя в лионской больнице, без денег, без документов. Он не может подтвердить свою личность и кредитоспособность в отношении медицинского обслуживания. К тому же у него провалы в памяти. Лишь несколько часов спустя он оказывается в состоянии назвать телефонный номер в Мюнхене, по которому можно связаться с его секретаршей, которая может организовать необходимую помощь. Некоторое время он лишен всего. Ничего, кроме чутких ушей и избитого тела. «Ничего своего не ношу с собой».
Существует примерно 80 000 опер, говорит импресарио Шульц. Это число набралось за 350 лет. Из них 7000 известных. В оперных театрах идет от 70 до 700.
Так что этот маэстро не только разведчик вокальных талантов, что является его профессией, он еще и ЛЮБОПЫТЕН в том, что касается реального богатства музыкального театра. Многие дирижеры говорят: Видите ли, господин Шульц, все оперы Моцарта, включая ранние, интересны для дирижера. То и дело предлагают оперы неизвестных композиторов, но уже на увертюре я начинаю тосковать по Моцарту. История оперы ориентируется на композиторов, не на оперы. С этим импресарио Шульц согласиться не может. Прежде всего потому, что результаты его поисков говорят о другом[75]. Чарующие музыкальные произведения оказались утраченными, подобно тому как это было здесь, в Лионе. Врачебное руководство в Лионе не знает, с кем имеет дело: с пьяницей, туристом или знатоком.
XIII
Дочь китайского таможенного чиновника в Тибете, родом из оазиса в провинции Синьцзян, писала диссертацию в Чикагском университете. ФЕНОМЕН ОПЕРЫ представляется ей и теперь, после прохождения полного курса научной специализации по этому предмету, «чрезвычайно чуждым». Нужно подойти к этой культурной схеме словно придуманный Вольтером пришелец с другой звезды, чтобы ощутить ее странность. Для нее это несложно, поскольку она подходит к этому научному предмету с «незаинтересованным наслаждением». Она занялась оперой, потому что, судя по информации, которую она могла получить в далеком Синьцзяне по интернету, это была самая быстрая возможность поехать на учебу за океан.
Хуан Цзы-ву просмотрела, пользуясь интернетом (и библиотеками, подключенными к сети), 86 000 опер. Когда проработаешь такую массу произведений для музыкального театра, говорит она, появляется ряд простых классификационных признаков. Что касается содержания диссертации Хуан Цзы-ву, то она ничего не дает для анализа империализма, капитализма или вообще какой-либо формы западного господства, не дает она ничего и для анализа китайского общественного устройства. Речь идет о другом — о ПОНИМАНИИ и СТРАСТИ. Они никак не могут сойтись. Страсть подминает под себя понимающий разум. Разум убивает страсть. Похоже, в этом и состоит главное содержание всех опер, полагает Хуан Цзы-ву. Мы теряем нечто изначально нам дарованное. Это вселяет в нас печаль.
