Хроника чувств - страница 153

В силу рассеяния генов на протяжении столь длительного времени возможно (и в качестве следствия нерушимости закона, гарантирующего существование богов), что кровь Вёльсунгов присутствует в миллионах людей в мире, в особенности в США, в том числе и среди республиканцев, хотя вся эта рассеянная масса никогда не сольется воедино ни в одного ЦЕЛОГО ВЁЛЬСУНГА.

Сопрано Ханни Веляшка была гораздо более известна, дисциплинированна, а также усердна, чем ее давний любовник Давид Ф.; к тому же, похоже, она была целеустремленнее и изобретательнее в их плотских утехах, в отношении искусств, в том, что касается утверждения гордости, в стиле, в жизни вообще.

Тем не менее ей не удавалось упрочить свое положение, более того, в отношениях с Давидом ее позиция, которая и в момент первой влюбленности была не такой уж сильной, становилась все слабее. У нее не было никакого шанса конкурировать с давним коллегой и другом Давида. Ей всегда только и оставалось что смотреть на широкие спины друзей. Они шли впереди, а от нее, звезды, ожидалось, что она будет следовать за ними.

Журналисты в зале, где проходил бал, видели этот конвой, воспринимая ее, знаменитость, как своего рода светильник, предназначенный для того, чтобы освещать спины друзей. Да, говорили вокруг, это давний любовник знаменитой Веляшки, а с ним его коллега и друг. О ней не говорилось ничего, поскольку представлялось само собой разумеющимся, что она — та самая Веляшка. Но в этом не было ничего само собой разумеющегося, все было результатом каждодневного упорного труда. Из-за дружбы двух мужчин, которую она укрепляла, удовлетворяя одного из них ночной порой, Веляшка оставалась своего рода вещью, общественной вещью, когда она работала, и личной вещью, когда доставляла удовольствие, что бы это ни значило для нее как реальной живой вещи.

Мастер пластической хирургии с безобразной внешностью, предмет насмешек собственной матери, настоящий художник своего дела, влюбился в прекрасную близняшку Еву Беннет-Кругер. Он спас ей изуродованное в аварии лицо. Он может ее шантажировать. Но не может удержать. В конце концов он обезображивает ее, когда она просит его сделать ей подтяжку лица. Теперь она привыкает к нему. Она начинает верить, что любит его.

Ему достаточно глаз и воспоминания о сокровище, которым ему не дано было владеть.

Он был певцом, тратившим себя без остатка. Драматическая беззаветность. Он забывал беречь голос, так что в некоторых актах, потеряв голос, выезжал на одной технике. Его голос был «жестким и грубым, однако в нем ощущалась твердая, а на высоких нотах словно металлическая сердцевина». В крике сердца, звучащем в арии «Ah, la maledizione» в опере «Риголетто», его вряд ли кто может превзойти, пишет критик «Нью-Йорк таймс». Критик «Вашингтон пост», напротив, подтверждает уверенную эффектность баритона, однако отказывает ему в «стилистической утонченности». Это смертельно оскорбило певца.

Леонард Уоррен, родившийся в 1911 году в Нью-Йорке как Леонард Варенофф, сменил легендарного Лоренса Тиббетта в роли Дожа в «Симоне Бокканегра». Тем самым он вошел в число ведущих баритонов своего поколения. Он прикладывал НЕПРЕКЛОННЫЕ УСИЛИЯ, чтобы сохранить достигнутую не без некоторой насильственности позицию и в то же время заслужить такие эпитеты, как «утонченный» и «многообразный». Однако именно это, РАЗВИТОСТЬ ЧУВСТВА, за ним не признавали. В нем постоянно усматривали лишь ПРИРОДНУЮ МОЩЬ[74].

4 марта 1960 года в нью-йоркской «Метрополитен-опера» поднимается занавес: идет «Власть судьбы» Верди. Леонард Уоррен поет Дона Карлоса, брата несчастной Леоноры (Рената Тебальди). После дуэта друзей Альваро и Дона Карлоса происходит заминка. Похоже, Леонарду Уоррену трудно начать арию Дона Карлоса. Внушительных размеров мужчина тяжело вздыхает. Он доходит до слов «О gioia» перед финальной частью арии. Неожиданно он цепенеет. Медальон Леоноры выскальзывает из его руки, он падает, «ударяясь о сцену сначала грудью, а потом головой» («Вашингтон пост»). Падение слишком естественно. Находящийся поблизости певец, исполнявший партию Альваро, кричит: «Ленни, Ленни!» Театральные рабочие бегом поднимаются на сцену, видят кровь, льющуюся из разбитого носа. Администратор Оси Хокинс и тенор (Ричард Такер) попеременно пытаются делать бездвижно лежащему искусственное дыхание рот-в-рот. Доктор Адриан Цорньотти, врач оперы, может только констатировать смерть певца. Полчаса всеобщего смятения. Никто не подумал опустить занавес. Бинг, руководитель «Метрополитен», выходит на сцену и обращается к публике: «Сейчас один из самых трагичных моментов в истории нашего театра. Я прошу вас встать. Почтим память одного из наших величайших артистов. Я уверен, вы согласитесь со мной в том, что продолжение спектакля невозможно». Только сейчас огромное тело уносят со сцены. Критик «Вашингтон пост» пишет, что этот театральный вечер, закончившийся примерно в то же время, когда и должна была завершиться опера, потряс его больше любой другой оперной постановки. Так баритон Варенофф ценой собственной жизни вынудил признание у того, кто так несправедливо подверг его критике.