Когда я, раскрасневшаяся и удовлетворенная, вернулась к друзьям, Маура, уже расправившись с мидиями, любовалась разноцветными сахарными леденцами на лотке разносчика.
Карло заплатил за зеленую лошадь с непропорционально большой головой, и Панеттоне, приподняв маску, обезглавила несчастное создание с первого укуса.
– Мы хотели навестить Олимпию, – вспомнила я. – Она говорила, что обитает в «Райском местечке». Такколо, только не начинай стонать о приличиях и прочем в таком роде.
– Он не начнет, – успокоила меня Панеттоне, разворачивая фунтик с жареными креветками. – Карлитто уже с четверть часа наблюдает вон за тем домом и всячески сдерживается, чтоб не устремиться туда. Вывеску с такого расстояния мне не прочесть, но первая буква явно «Р».
Маламоко вздохнул:
– Просить вас подождать снаружи – безнадежное дело?
– Мне послышалась вопросительная интонация? Правильно так: просить нас подождать снаружи – безнадежное дело. – Взяв обоих друзей под руки, я зашагала к «Р» и тихонько шепнула Мауре: – Притормози, милая, тебя скоро вырвет от этой мусорной еды.
У входа в «Райское местечко» стояли на страже обнаженные по пояс мавры с золотыми алебардами. Я ощутила робость и сделала вид, что глазею вовсе не на чернокожих красавцев, а на финиковую пальму в кадке. На пальме почему-то висело яблоко, явно из воска, а ствол обвивала зеленая плюшевая змея. Рай! Точно. Значит, это у нас древо познания добра и зла, на нем – запретный плод и змей-искуситель тоже. Так себе решение. Потому что тогда нужно идти дальше и вместо пары алебардщиков ставить святого Петра с ключами. А это уже попахивает святотатством.
Что говорил страже Маламоко, я не слышала, но алебарды разошлись в стороны и мы ступили на красную дорожку. Маура шелестела своим фунтиком, а я радовалась тому, что на мне маска и окружающие не видят мою отвисшую от удивления челюсть. «Райское местечко» изнутри было полностью отделано белоснежным карерским мрамором. Здесь журчали мраморные фонтаны, на второй этаж возносились мраморные лестницы, мраморные скамьи и столы стояли у стен, короткие туники синьорин тоже сверкали белизной, и их белоснежные волосы (парики, абсолютно точно парики) возвышались подобно мраморным башенкам.
Одна из таких синьорин проводила нас к стенному алькову, мрамор которого прикрывали расшитые парчовые подушки. Карло шепнул ей что-то на ухо и обратился к нам:
– Развлекайтесь, рагацце, я ненадолго отлучусь.
И он ушел. Нам принесли вина, сушеных фиников и засахаренных орехов в золоченой вазе. Мауру отсутствие супруга не опечалило. Она сняла маску.
– Дож здесь!
– Да ну?
– Ну да. Если бы ты меньше засматривалась на голых мужчин, заметила бы вон тех мужчин, – подбородок с ямочкой указал направление, – одетых.
Повернув голову, я внимательно осмотрела четверку синьоров в соседнем алькове, даже не одетых, а переодетых. Переодетых гвардейцев. Это была дворцовая стража.
– Моя драгоценная Львица… – Олимпия появилась из-за альковных занавесей подобно дивному видению. Ее туника была длинной, волосы свободно спадали на спину и были обычного человеческого цвета.
Мы с Маурой поздоровались, и хозяйка уселась на лавку между нами.
– Синьоринам не нравится вино?
– У синьорин завтра экзамен, поэтому нынче они блюдут трезвость, – пояснила я.
Маура задумчиво жевала, чередуя соленые креветки с засахаренными орехами. Пить ей явно хотелось.
Олимпия подозвала девицу-служанку, и нам принесли хрустальный кувшин, в котором среди обломков льда плавали дольки фруктов, лиловые ягоды и звездочки бадьяна.
– Сангрия, – улыбнулась хозяйка, – ее готовят у меня на родине. Да, милые, я не из ваших мест.
По цвету напиток походил на вино, на вкус же был сладким и пряным.
– Иногда, – шепнула Олимпия с видом заговорщицы, – даже не иногда, а довольно часто, мои девушки пьют сангрию, чтоб не терять головы за работой.
– Очень предусмотрительно, – похвалила я. – И вкусно.
– Тебе пригодились мои советы?
Я кивнула на Панеттоне.
– Дона да Риальто изучила рекомендованные вами книги.
– О да, драгоценная хозяйка, если бы вы соизволили уделить мне немного времени…
