– Это похоже на полет.
– Птицы не летают спиной вниз. Продолжим?
Панеттоне была послушной ученицей, она не боялась, абсолютно мне доверяя, и довольно скоро смогла сама держаться на поверхности и преодолела первые самостоятельные футы до порогового бортика.
– Забирайся наверх, – предложила я ей. – На первый раз тебе хватит.
– Подогрею воду для ванны, от этой грязи придется отмываться.
Маура подтянулась на руках, перебросила колено, но мне пришлось ее подтолкнуть, чтоб подъем завершился.
– Четверть часа, Филомена.
Я прикинула расстояние.
– Десять минут.
Дно улицы было однообразным. Но все равно гораздо интереснее привычных ступенек. Времени я не засекала, но вряд ли у меня ушло больше восьми минут, чтобы пересечь ее из конца в конец. Я помахала Мауре, выпрыгнув по-дельфиньи, и погребла по второму кругу. Его я чуть удлинила, выскочив в более широкий транспортный канал. Там сновали гондолы, так что пришлось ретироваться и при третьем круге быть осторожнее.
– Ванна готова, – сообщила Панеттоне, голова которой была обернута банным полотенцем.
– Еще пару раз.
– Не устала?
– Разве можно устать от плавания?
Через час я сидела на кухне с таким же, как у Панеттоне, тюрбаном на голове, пила горячий сладкий отвар с хрустящим печеньицем и чувствовала, как приятно ноют натруженные мышцы.
– Значит, экзамен уже завтра?
– Да. – Маура вздохнула. – Мне так жаль, что все заканчивается.
– А мне – что я украла наше время нелепой лихорадкой.
– Как будто ты властна над болезнью.
– Не прояви я слабости, не жалей себя, а отправься сразу в школу…
– Какие пустые сожаления! Хватит рассиживаться, нам нужно заниматься.
– В последний день? – Я сдернула с волос полотенце и запустила его под потолок. – Надо пошалить напоследок.
Рассудительная Панеттоне уточнила, что именно я подразумеваю под шалостями.
– Мы пойдем гулять. В Аквадорате вечный праздник, и нынче мы откусим от него свой кусочек. Ах, милая, как там весело, какие там нарядные люди, громкая музыка, ловкие циркачи! Я покажу тебе чернокожего синьора, который глотает вот такенную, – я показала руками размер, – шпагу и вытягивает ее изо рта без малейших усилий, а другой мавр плюется огнем.
– Я видела такое представление на балу. Если бы меня удосужились спросить, я бы предпочла отправиться посмотреть на путтана.
– Оливия! Точно. Мы можем посетить ее «Райское местечко» на Рива дельи Скьявони.
– Карло нас не отпустит.
– Мы ему не жена! То есть ты и пока, – поправилась я быстро. – И к тому же Такколо нужно выспаться перед экзаменом. Давай оставим ему записку, чтобы не волновался, и уйдем потихоньку еще до того, как он вернется домой.
– Пиши ты, – велела Маура. – И наври, что мы идем гулять под присмотром князя Мадичи, Карлитто ему доверяет.
Я побежала в кабинет за пером и бумагой. Панеттоне тщательно обернула кастрюлю с ужином, чтобы она не остыла.
Оделись мы быстро и опомнились только на пороге. Гондолы у нас не было.
– Где твои служанки, когда они так нужны? – сварливо спросила я, поправляя потертую маску Арлекина.
– А где гондола твоего чудовищного князя?
– Гондола ему требовалась только для ночных серенад, и кое-кто, на кого мы не будем указывать пальцами, – я ткнула пальцем в пышную грудь Мауры, – запретил ему мне петь.
– Как приятно, когда твои женщины ждут твоего возвращения на пороге, – сообщил Карло Маламоко, орудуя веслом.
– Такколо!
– Карлитто!
Воскликнули мы одновременно, но дальше я успела первая:
– Это все она придумала!
– Нет, она. Милый, мне не пришло бы в голову тебя обмануть…
– Договоримся так, – строго проговорил Маламоко, закрепляя конец в швартовом кольце. – Сначала вы меня кормите, а потом я решаю, кого из вас и в каком порядке прощать.
Мои бормотания о том, что в вымаливаниии прощения у некоей пышногрудой блондинки есть передо мной преимущества, обращены были к небесам. Маура уже хлопотала, накрывая на стол, а непреклонный Карло выражал непреклонность раздраженным передвиганием мебели наверху. Он поднялся переодеться.
– Ну что ж, рагацце, – сказал он после ужина, – шалости так шалости. Как говорит мой батюшка, перед смертью не надышишься. Выучить что-то сверх того, что мы уже успели, нам до завтра вряд ли удастся.
