Знаешь что?
Мне казалось, что кто-то огромный взгромоздился на мою грудь и нельзя ни вдохнуть, ни — выдохнуть. Человек же в выцветшей гимнастерке с раздражением вдруг взмахнул рукой и сказал:
— Произошло преступление! Чудовищное преступление! Я сам — в молодости много чего натворил, но тут… Чистой воды уголовщина! Мы отпустили всех этих… С позволенья сказать — чекистов, хоть я и настаивал на Трибунале для любого из них! Такие люди позорят и меня, и — всех нас! У нас должны быть — Чистые Руки! Ты понимаешь, — Чистые Руки!
А когда детоубийцу выставляют нашим агентом… Увы, это — Ленинград и Ленинградская область! Там всем заправляют… всякие сволочи! Я ничего не могу тут поделать!
Ты меня понимаешь?!
Меня будто ударили по голове. Люди с сожалением и ободреньем в глазах смотрели все на меня, а я вдруг осознал, что неправильно понимал все их взгляды. В горле у меня пересохло, я хотел что-то сказать, когда человек в выцветшей гимнастерке пробормотал:
— Извини, что… Было у нас тут сомнение. Отдельные товарищи думали, что ты… убил этого Крафта. К счастью, у тебя есть свидетели, кои подтвердили, что ты ухаживал за Колей Крафтом до его смерти.
И еще одно. На будущее. Я готов поверить в то, что сын немецкого инженера-путейца откуда-то знает не только немецкий, но и английский с французским в придачу. Но родиться в Ташкенте, и не понимать простейших слов по-узбекски!? В другой раз — готовься тщательней! А держишься ты — хорошо.
Ладно… Посмотрим, поучим. Может и выйдет из тебя — какой толк. Крафтом я назвать тебя не могу, слишком уж ты не похож на сына того, с кем я пару лет прожил в ссылке. Поэтому…
Оформите на него — Кравцов. Кравцов Николай Иванович. Раз уж ты не смеешь звать тебя своим именем, — какая разница тебе — Кравцов, или — Крафт?
Немногие из наших воспитанников похвастаются твоими манерами с выправкой. А сие — дорогого стоит!
С этими словами человек в гимнастерке выудил откуда-то мой медальон и небрежно бросил его в мою сторону. Я сразу подхватил его и поспешил спрятать.
Когда меня вывели из учительской, ко мне подбежал старый унтер Потапыч, коий ощупал меня со всех сторон, обнял, расцеловал и, тряся за плечо, почти что воскликнул:
— Ну, — Граф! Ну, молодец! Глянулся ты! Глянулся самому Феликсу Эдмундовичу! Ты не думай, он же из благородных, — из НАШИХ! Такой же шляхтич, как ты.
Ему, — главное — чтоб Порядок! Чтоб… Ну, ты понял! Глянулся ты ему. Глянулся! Принимай отряд, Граф! Теперь ты — командир над всеми ребятами твоего возраста. Принимай отряд, Коля! Клаус…
Я шел за Потапычем, а ноги у меня были, как ватные. Я шел и плакал, я знал, что — ВЕРНУЛСЯ. Это — мой Дом. Это — то место, где еще нужны Рыцари. И придет день, когда мы наведем тут Порядок. А я найду их… Я их помню. Я помню взгляд Феликса Эдмундовича, коим он следил за мной, когда я смотрел на показанные мне фотографии. У нас — что-то вроде негласного договора. Я выучусь и исполню любой Приказ Феликса Эдмундовича. А он мне отдаст всех этих. Всех — до единого. И смерть их не будет легка. Ни одному из них я не пущу пулю в голову. Я… Я знаю, что я с ними сделаю! И с ними, и с их покровителями. Из этого… Из Ленинграда и области. А потом я поеду в Германию. Мне очень нужно поехать в Германию!
Бейт
Жрица
The Enchantress
La Papesse
Die Hohepriesterin
Цикл Пользы — Зарождение
Валансьенн, 1147 год
Меня разбудили колокола. Я приоткрыл глаз. Сквозь слюдяное окошко пробивался робкий рассвет. А колокола били, звонили на все голоса: «Вставайте, вставайте, провожайте Героев на Правое дело!» Я отсюда услышал, как в городе распахиваются ставни, кричат петухи, да собаки брешут на такой шум.
Рядом со мною заворочалась моя жена. Ну… Не совсем жена. Я — наследный граф Александер ван Геннегау живу с Ребеккой — дочерью торговца сукном Исаака из Валансьенна.
Это — не мезальянс. Я — младший из четырех сыновей моего батюшки и вероятность того, что из наследного графа я стану — граф истинный скорее теоретическая. Исаак же — самый богатый человек в моем городе. Я же — градоначальник. Я охраняю гешефт и все привилегии моему тестю, он ссужает деньгами мою городскую управу.
