— Вы трое, — он указал острием ножа, который зачем‑то вертел в руках, — заберите тех пленных, что мы оставили в лесу.
Охотники бросились выполнять.
— Остальных вон в ту хижину.
— Что с падалью делать? – осведомился Скальник.
— Отволоките вон к тому оврагу, — вставил Свист, — к утру и следа не останется.
— Так и сделайте, — согласился Орех.
Много позже, когда всех пленных согнали в одну из хибар, а мертвые тела полетели в овраг, Орех приказал всем охотникам спрятаться во второй хижине, но быть начеку. На виду, у костра, остались сидеть только он и Пластун, набросившие на плечи дикарские шкуры. Оружие держали под рукой, прикрыв от посторонних глаз какой‑то ветошью.
Свист, не выпуская винтовки из рук, приник к щели между жердями, из которых были сработанны стены хижины. Он видел, как шевелятся губы Ореха – тот о чем‑то разговаривал с Пластуном, но слов он никак расслышать не мог.
Пластун накинул на голову капюшон и закрыл глаза. Казалось, он заснул.
Вскоре удлинившиеся тени пролегли на песке убежища, а потом и вовсе начало темнеть. Охотники занервничали, вслух проклиная ту минуту, когда решились тут ночевать, но Свист, хорошо их понимая, успокоил соратников как мог – объяснив, что убежище ничем не хуже нор и так же безопасно. Он рассказал о тех ночах, которые провел в погоне за дикарями. Слушали его с благодарной внимательностью.
— Как видите, жив и здоров, — подвел он итог.
Когда на небе зажглись первые звезды, Орех поднялся, разминая ноги.
— Можете выйти, сегодня больше никто не придет, — он махнул рукой спрятавшимся охотникам.
Ели то, что по настоянию Ореха прихватили с собой из Дома, только Пластун да Орех не побрезговали мясом, приготовленным дикарями. Пленные остались голодными, им только воды дали напиться.
— Спать, — Орех поднялся на ноги, – первым подежурю я.
Свист устроился неподалеку от костра на разостланном одеяле, от белого песка исходило приятное тепло.
Откуда‑то из влажных дебрей Нижнего Леса раздался заупокойный вой, ровно непохожий на Голос Ночи, известный жителям Дома, сколь и пугающий.
Охотники моментально оказались на ногах, схватившись за оружие. Только Орех с Пластуном, да еще Свист, остались лежать на одеялах.
— Сказал же, бояться нечего, — снисходительно напомнил Свист, — вы и в норе так дергаться будете?
Скальник, витиевато ругнувшись, первым вернулся на свою лежанку. После, его примеру последовали и все остальные. Повисла тишина, в которой хорошо слышалось тревожное дыхание десятка мужчин.
— Красиво, — вдруг заметил лежащий рядом со Свистом Шип, уставившись в темное небо. – Никогда не видел звезд, а оно вон оказывается как здорово.
Свист покачал головой, соглашаясь, будто собеседник мог увидеть его жест в наступившей темноте.
— Уходить надо, — Пластун упрямо сдвинул шапку на затылок.
— Нет, нужно развить успех, — не сдавался Орех.
— Какой успех? Орех, где ты в этой мелкой драчке успех‑то увидел?!
Ругань старших добытчиков разбудила всех остальных. Солнце едва осветило Нижний Лес, и каждый из охотников Дома был уверен, что еще часок поспать вполне себе можно.
— Нельзя отдавать это место.
— Орех, когда гадоверы смекнут, что тут что‑то нечисто, они примчатся сюда в таком количестве, что мы и пяти минут не продержимся. А смекнут они точно, и довольно скоро – когда их собиратели, ходившие этими местами, перестанут возвращаться.
— Три дня, Пластун. Пробудем здесь всего три дня, — настаивал Орех. – Возьмем пленных, сколько сможем увести, и вернемся в Дом.
Пластун понизил голос, но Свист все равно услышал его слова: в последнее время его чувства обострились.
— А если сюда два настоящих шамана выйдут, а? С одним мы еще как‑то управимся, но двое…
Орех заиграл желваками — аргумент собеседника попал в цель.
— Ладно… твоя правда, — нехотя признал он. – Будем отходить, я заберу пленных и поведу их к обрыву. Ты выжди пару часов, и тоже отходи к тому месту, где спускался.
— Хорошо, но мне к чему тут задерживаться?
— Чтобы прикрыть наш отход, вдруг кто‑то придет с востока. Выйди они нам в тыл – могут и беды наделать. Я застряну на подъеме, вон сколько дикарей придется вести. Ну или давай наоборот – ты с пленными, а я прикрою.
