Охотник вскинулся, сверля взглядом паладина.
— Возьмете меня с собой? – напрямик спросил Змеерез.
— Змеерез, то есть Светляк… я не знаю, о чем ты, — сбивчиво начал Свист.
— Мое дело – сообщить, — несколько разочарованно, пожал плечами Змеерез. – Мне пора.
Свист смотрел в спину уходящего паладина со смешанными чувствами, а затем опрометью бросился бежать вверх по лестнице.
— Вот точно так и сказал? – уточнил Орех.
В этот раз комната воеводы больше походила на склад или захламленный чулан, чем на жилое помещение.
— Слово в слово.
Орех присел на туго набитый вещмешок, и задумчиво подпер голову кулаком.
— Он знает и хочет помочь, — воевода поскреб подбородок, — или же это ловушка Ведуна, и все мы отправимся вслед за Скальником.
Свист молчал, опасаясь вмешиваться в рассуждения воеводы.
— Возможно, Ведуну нужен формальный повод, чтобы обвинить всех нас в ереси или даже одержимости демонами, да и избавиться разом от всех неугодных. Значит, будем действовать осторожно.
Орех поднялся.
— С другой стороны, что нам терять, а, Свист? Скальник уже отправился на зуб к Светоносцу, я вот что‑то не горю желанием.
— Что ты имеешь в виду, говоря про зубы Светоносца? – уточнил он.
— Да все просто – ведь сожжение Скальника это не столько казнь сама по себе, сколько жертвоприношение. Сетопоклонники отдали врага своего бога ему же в жертву, желая наперед задобрить. В этом вопросе наши соплеменники ни в чем не отличаются от дикарей, делавших кровавые подношения Великому Змею и убивавших ради его благосклонности.
Охотник что‑то неразборчиво фыркнул себе под нос.
— Знаешь, Орех, если бы я верил в Светоносца, я бы увидел в смерти Скальника некий знак.
— С чего бы это? – искренне удивился усач.
— Вспомни, кому первому пришла в голову идея жечь врагов? Вспомни тот дождливый день, когда вы собирались поджарить двух дикарских дозорных.
Орех скривился и отвернулся.
— Оставшееся время потрать с толком, — сказал он, не поворачивая головы, – собери вещи, но только самое необходимое, и так придется многое на себе тащить, а уж если за нами снарядят погоню, так и подавно тяжело придется. Ночевать можешь в соседнем зале, там спят Крепыш и Сукоруб с Енотом.
— Думаешь, все так плохо может кончиться?
— Кончиться может по–всякому, но лучше держаться вместе, а то мало ли кто захочет прийти к тебе ночью и устроить богословский диспут.
Свист вышел в коридор, заглянул в зал, где при свете тусклой лампы негромко беседовал Сукоруб с Крепышом, и вдруг заметно приободрился. Ближайшее будущее виделось яснее, пускай им и предстояла опасная авантюра, могущая закончиться так скверно, что Свисту и думать‑то про такое не хотелось. Он уже видел себя на солнечной тропе, идущим к Новому Дому. Вроде как даже дышать стало легче.
Несколько позже он упаковывал свой рюкзак, потроша так долго служивший ему, сундук. По всему выходило, что многое придется оставить. Он взял в руки старенькую подзорную трубу, покрутил ее и так и эдак. Толку от нее уже не было никакого, хлам одним словом, но вот не хотел он оставлять ее. Поколебавшись немного, Свист завернул полемоскоп в чистую рубашку и сунул ее на дно рюкзака.
Присев на кровать он подумал, что при удачном исходе дела сюда ему больше не будет дороги. Именно в это мгновение опостылевший Дом показался ему донельзя родным. Даже прощаться с ним расхотелось. От мыслей о Доме и тех временах, что он прожил тут, вполне счастливо прожил, надо сказать, Свист перешел к Пластуну. Он чувствовал свою вину перед охотником: порой ему казалось, что он предал своего наставника, приняв другую сторону.
Свист тяжело вздохнул и продолжил сборы.
