Ведун взирал на людей, изобразив на лице доброжелательную улыбку, но потом опустил глаза, и на лицо его легла тень печали.
— Мой народ, возлюбленные мои дети, — говорил он неспешно, вкладывая максимальное значение в каждое слово, и слова эти достигали своей цели, — сегодня мы потеряли одного из нас. После войны с дикарями мы не можем позволить себе такого расточительства.
Он продолжал.
— Виноват ли Скальник в той участи, которая его постигла? – он выдержал паузу и сам ответил на свой вопрос, сокрушенно опустив голову. – Да. Покуда вера не сильна в душе человека, он уязвим к порче ночных созданий. Как ваш покровитель, я не имею права рисковать вашими жизнями! С этого дня в лес могут уходить только те, кто доказал силу своей веры, ведь даже паладин не способен вовремя распознать одержимость демоном.
И вновь он не дал возразить тем, у кого возражения могли бы найтись.
— Свет обеспечит нас всем, что может понадобиться, или что‑то изменилось?
Орех и Зодчий молчали, напряженно вглядываясь в лицо Ведуна. Свист подумал, раз они не спешат встревать, то и ему лучше держать язык за зубами.
Видя, что никто не спешит спорить с ним, а большинство как обычно ловит каждое его слово, жрец развивал свою мысль дальше.
— Мы должны молиться и крепнуть в вере, жертвуя собой ради высших целей. С прискорбием я признаю, что высшая цель может потребовать от нас такой вот жертвы, — усталым жестом, нехотя, будто через силу, он указал на пламя, стонущее под ударами ветра.
— Мы готовы, наш пастырь!
Из толпы вышла Арахна: капюшон застиранной робы был откинут, и Свист мог видеть неравномерно выбритый череп; девушка заметно исхудала, на ее некогда миловидном личике залегли густые тени.
— Дай знак, и я войду в огонь во имя Света!
Толпа вздохнула от страха и восхищения, а Тетка Гроза умиленно расплакалась.
— Истовость твоей веры достойна подражания, — лицо Ведуна смягчилось, — но оставим этот подвиг на будущее.
Свист облегченно выдохнул.
— Дети мои, сегодня мы сделали великое дело! Теперь же мы должны вернуться под защиту Рассветного Храма и предаться благочестивым молитвам. Ступайте.
Свист сам чуть было не сделал шаг в сторону Дома, столь властным и повелительным был голос жреца.
Ведун спустился на землю и пошел к Храму в сопровождении Пластуна, толпа перед ними почтительно расступалась, кто‑то даже кланялся. Когда жрец отошел достаточно далеко, люди с охоткой принялись обсуждать произошедшее и возносить руки к невидимому за облаками солнцу.
Кто‑то тронул Свиста за плечо.
— Ты слышал? – горячно зашептал Дрозд. – Нужно сейчас же, что‑то предпринять, нужно…
— Что нужно? – угрюмо спросил Свист, искоса глядя на Ореха, который что‑то быстро говорил Зодчему.
— Ты слышал то же, что и я? – уточнил Дрозд.
— Ну да…
Дрозд ничего не сказал, просто скрипнул зубами и отошел, попросив у одного из вернувшихся добытчиков флягу с водой, что бы утолить жажду.
Люди не спешили расходиться, будто и вправду хотели, возможно, в последний раз, подышать лесным воздухом, почувствовать прикосновение ветра на коже.
— Стой! – закричал Светолюб.
Свист оглянулся: Дрозд со всех ног несся к опушке, крепко зажав в руке плоскую флягу в камуфлированном чехле.
— Стой, именем Света!
Светолюб ругнулся сквозь зубы и снял с плеча винтовку.
— Ты, что сдурел? – Змеерез встал перед собратом, загородив собой убегавшего юношу.
— Уйдет же, — сокрушался Светолюб.
Змеерез мельком глянул через плечо – Дрозд успел скрыться в зарослях.
— Ну и пускай, он сам так решил.
— Щенок он, сам за себя решать, — отмахнулся паладин, — Вы двое, за мной!
В сопровождении двух охотников из тех, что вернулись с Пластуном, он побежал догонять беглеца.
«Ай да Дрозд, дурень отчаянный», — восхитился Свист, а потом и вовсе пожалел, что не сбежал вместе с ним.
Орех тронул его за плечо.
— Пойдем, — он глянул в сторону, туда, где скрылись поимщики. – Не догонят они его.
— Думаешь?
— Этот уже если чего себе решил, то его и водоносам не подвинуть. Лес он хорошо знает, ноги у него легкие, так что не беспокойся за него. Пойдем.
Свист выждал момент, пока рядом не окажется лишних ушей, и собирался уже было, задать мучавший его вопрос, но воевода заговорил первым.
