Хозяйка мельницы - страница 19
Княжны всё гадали, возьмёт батька Весну или дождётся, пока она понесёт. Без мужчин их никто не мирил, и Рогнеда бранилась с Вёсенкой по пять раз на дню, грозила, что выдаст её за холопа. Та стращала сестрой-колдуньей.
Услышав скрип ворот, княжна понадеялась, явились старейшины — с вестью, что какому-то людину приглянулась их раба, и он готов купить ей свободу.
Лисютка позвала её, Рогнеда дожевала яблоко — последние дни тянуло на кислое — набросила платок и поплелась к воротам.
Гости важные, хоть не старейшины. Воевода и бирич[71] Ведан. Не кланялись, только кивнули.
— Здравствуй, большуха, — Стоян обмерил её глазами.
— И тебе здравствовать, и дом — полную чашу, — устелила голос им под ноги, процедила, провеяла, аж зашипела.
— Когда замуж успела?
— Когда рак на горе свистнул.
— Нам отца твоего повидать, — сказал Ведан. Смотрит — мёртвым огнём Громовника. Лиловые молнии мечет. Князю только в волчий месяц[72] закрома открыты, биричу — круглый год. На старейшин, на пиршества, на ополчение. На воеводу то есть.
— Нет его, на Сож подался, к сыну приёмному — погостить, — язычок у змеи раздвоен. На одной половинке правда поместится, на другой — кривда, и в спор меж собой не вступают.
— Со всей дружиной?
— Они как братья — всё поровну делят.
— Небось, верховыми?
— И они похвалиться любят.
Бирича княжья родова не любила ещё за то, что он кожух волчий носил. Какой одному Ростиславу можно. Волки, говорит, и нам братья, раз одно племя. Да какой ты волк, псина дворовая. Ступай, гложи свои объедки. Пояс на тебе браный — не кожаный.[73] И обуться бы в лыко, а то — сапоги напялил.
— Чем хвалиться? Костями? — прибавил Стоян. — Слыхали мы, табун ваш медведи заели.
— Откуда? Медведи сказали? — глаза её стали совсем непрозрачными, зрачки сжались в щёлки.
— Да куда нам до твоих братцев, мы люди простые, иных наречий не понимаем. Так медведи — или мор какой?
— А может и мор. Мы пока сами не знаем, — слова сочились сквозь улыбку желтоватой едкой слюной. Рогнеда облизнула губы. — Я сама весь хлев исходила, весь загон, и что делать — ума не приложу.
Ведан подался назад. Княжна нарочно ступила поближе.
— Если на нашу скотину перекинется — пеняйте на себя, — ответил Стоян. — Что хочешь делай, но чтоб к городу эта напасть не подступилась.
— Тогда скажите вашим мужикам, пусть за околицу сегодня не высовываются и спать ложатся пораньше.
— Передам, молодушка, не волнуйся. А то, может, плуг нужен? Мои молодцы пришлют.
— Да у нас свой есть. И даже косы. И серпы.
— Тогда прощай, Рогнеда Ростиславна. Завтра сам борозду проверю.
— Прощай, Стоян Вышатич. Прощай и ты, Ведан Стретич… А-апчхи! Ой, простыла, кажется. Бывайте, всего вам доброго, — Рогнеда сердечно пожала им руки и не велела сразу запирать, чтоб посмотреть, как бирич с воеводой плюются и отряхиваются.
День потянулся как обычно. Ближе к вечеру женщины и девицы будто засуетились. Так, невзначай, быстрей прежнего замелькали подолы. Замелькали и стихли. Протопали до сарая босые Лисюткины пятки. Подались на ночь глядя за ягодами Яра с Умилой. Зоря на стирку с корзиной белья захватила глиняный черепок. Годна ходила в кладовую за лучинами: якобы все догорели… Конюхи дружно решили не водить сегодня лошадей в ночное. Потом привязали собак. После сумерек мужская половина стихла. Женская — и не думала. Спать легли только дети и Людмила. Добричка обиженно зарылась в одеяло в обнимку с котёнком. Красена утешала её тем, что других девочек тоже пооставляли: и Брану, и Драгицу, и Малушу…
Рогнеда нашла Хильдико, наказала раздеваться до рубашки и распускать волосы.
— Ворожить идём? — спросила свейка, охотно стаскивая сарафан: было ужасно душно.
— Пахать. Испугались все, что скота недосчитаются.
Вокруг крыльца собрались девки и женщины, все в белых сорочках, босые и с непокрытыми головами. Стоило свейке занести ногу через порог — белая стая зашикала и зафыркала:
