— Здрасьте. — Шофер зачем-то снял кепку и вручил директору заповедника вчетверо сложенную бумажку. — Распишитесь, Федор Лукич. И минуты поставьте точно. Мчал на всех парах…
Гай расписался. И когда шофер удалился, распечатал телеграмму, пробежал ее глазами и протянул следователю.
Телеграмма была правительственная. «Срочно сообщите подробности гибели Авдонина тчк обеспечьте доставку тела Москву за счет министерства тчк замминистра Пятаков».
— А что сообщать? Что? — Федор Лукич растерянно вертел в руках телеграмму.
За окном проурчал мотор, «Москвич» лихо развернулся, снова нарушив тишину утра.
— Надо ехать в район. Отсюда сразу не дозвониться до Москвы. Такая морока… Попрошу помочь в райкоме.
Дагурова глянула на часы.
— В столице уже обедают, — сказал Гай, перехватив ее взгляд.
«Ну да, расстояние… — вспомнила следователь разницу во времени. — У нас раннее утро, а там далеко за полдень».
— Мне хотелось бы оформить нашу беседу, — сказала она.
— Я же не навсегда уезжаю…
— Хорошо, Федор Лукич, — поднялась Ольга Арчиловна. — Когда вернетесь, оформим протокол.
— Работайте спокойно. Я сейчас дам команду, чтобы постель, еду — все-все обеспечили… А можно и так: я поставлю подпись, а протокол вы запишите сами.
— Нет, порядок есть порядок.
…С чего начать допрос Осетрова, Ольга Арчиловна пока себе не представляла. Еще со студенческих лет она помнила, что поведение преступников делится на три категории. Первая — преступник говорит правду. Это проще всего и бывает в случаях неумышленного преступления, искреннего раскаяния или оттого, что он застигнут врасплох. Вторая — преступление умышленное, тщательно подготовленное. Тогда заранее разрабатывают версию о своей непричастности, алиби и так далее. Этот случай самый серьезный. Третья — когда преступник не допускает даже и мысли о разоблачении. Но, почуяв, что у следователя есть улики, врет напропалую, что и помогает припереть его к стенке…
Так или иначе, первый допрос очень важен. И для следователя и для преступника. У Дагуровой были в руках кое-какие козыри. Но как поведет себя Осетров? Шагая к дому участкового инспектора, Ольга Арчиловна вдруг явственно ощутила на себе чей-то взгляд. Остановилась. Оглянулась. Никого.
«Что за чушь? Неужели нервы?» — подумала она и зашагала дальше.
Однако тревожное состояние осталось. Усилием воли она заставила себя не смотреть по сторонам — нечего поддаваться слабостям. И все же какая-то сила подтолкнула повернуть голову и глянуть в окно небольшой избенки. Пожалуй, самой неказистой в поселке. И сначала увидела глаза. Неестественно раскрытые, жгуче-черные, на неподвижном, как маска, лице вписались в рамку окна, наискось перекрытого занавеской.
Это была женщина.
Занавеска быстро опустилась, лицо исчезло.
«И что я так испугалась? — удивилась Ольга Арчиловна. — Просто человек. Просто женщина. Местная… Нет, наверное, моя психика получила слишком большую нагрузку… И неудивительно… Ну и ночка была!..»
К дому Резвых Дагурова подошла в довольно скверном расположении духа. У калитки сидел пес. Роскошная немецкая овчарка. Собака проводила Ольгу Арчиловну тяжелым, грустным взглядом.
Следователь прошла во двор и легонько постучала в дверь той половины дома, что была оштукатурена снаружи. За ней послышались тяжелые шаги. Отворил капитан. При форме, с колодкой орденских ленточек на груди и значком «Отличник милиции».
— Да проходите, проходите… И зачем стучать? Ведь не в гости идете.
Она хотела сказать, что дом есть дом, но увидела, что это служебное помещение. На окнах — решетки (вот почему Дагурова инстинктивно прошла именно на эту половину), письменный стол, плакаты на стенах. На деревянной скамье со спинкой, обычной для отделений милиции, притулился в уголке спящий человек с русой копной волос. Спал он, положив под голову обе руки, как ребенок. На обнаженной шее под ухом темнело несколько родинок.
— Нил, вставай… Вставай, паря! — бесцеремонно тряхнул его за плечо капитан.
Осетров повернул голову, разлепил глаза, повел вокруг удивленным взглядом, все еще находясь где-то там, в своих сновидениях.
— Давай, давай, — подстегивал его словами Арсений Николаевич.
