— Справки с часу дня!
Инспектор нахмурился, назвал себя. Секретарь долго рылся в распухших судейских делах, вынул одно тонкое и подал его.
Инспектор прочел приговор, поблагодарил и ушел.
Харита высунулась ему навстречу:
— Нашли?
Он молча покачал головой.
Глаза ее набухли слезами. Голос дрогнул.
— Где он?
— Найдется, не тужи, девочка!
Харита отвернулась.
— Теперь домой, спи спокойно. Где ты живешь?
Харита сказала. Инспектор наклонился к шоферу. Автомобиль помчался как-будто с новою силою. Перед Харитою замелькали знакомые улицы, потом переулок, рыжие каменные ворота и калитка с огромным кирпичем.
— Здесь?
Харита кивнула головой. Инспектор отворил дверцу, она стала сходить, вздыхая: если бы Алешка или хоть кто-нибудь из деревенских видели ее сейчас!
Инспектор подал ей мешок с инструментом. Харите лень было его вскинуть на плечи, она пошла к воротам, волоча его по земле, и вдруг выпустила из рук: в калитке стоял паренек все в той же бараньей шапчонке колпачком и с сумкой за плечами.
— Алешечка! — взвизгнула Харита.
Инспектор остановил тронувшуюся машину.
— Нет, решительно это — чудесные ребята! — подумал он и пошел к ним, рассматривавшим безмолвно друг друга.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
НАЧИНАЮЩАЯ СВОДИТЬ КОНЦЫ С КОНЦАМИ
Когда Алешку поставили перед красным столом судьи, он вздохнул облегченно: если еще милиционеры могли в служебной суете принять его за жулика, если уголовный розыск, привыкший ко всякой лжи, мог ему не верить и держать два месяца вместе с жуликами, то уже здесь, на красном столе судьи, должна была выскользнуть чистая правда из бумажной тетрадки протоколов, дознаний и переписки, лежавшей там.
Судья посмотрел листки, вызвал свидетеля.
Застигнувший Алешку на месте преступления милиционер вышел к столу, оправил пояс с револьвером и вытаращил глаза.
— Что знаете по делу?
— По какому? — спросил милиционер.
— Вы что же, не узнаете обвиняемого?
— Не припомню что-то.
Судья улыбнулся, прочел наскоро обвинение и рапорт милиционера, приложенный к делу.
— Да, теперь помню! — сказал милиционер, — да, помню!
— Что вы можете добавить?
— Трудно теперь! — милиционер оглянулся на Алешку, — такая масса дел, гражданин судья. Ведь это я этого паренька задержал?
— Да, конечно, вы!
— Ну да! — вспомнил вдруг милиционер, — только что я окончил опись имущества умершей старушки, наложил печати и ушел, как заметил этого паренька. Вижу, идет, крадется и смотрит вредно. Я за ним последил, нагнал и настиг: стоит он у печатей и дверь дергает, стало быть, срывает. Я его арестовал.
— Все?
— Все!
Судья, посмотрев на Алешку, обернулся к свидетелю:
— Печати были взломаны?
— Нет еще!
— Подсудимый вам объяснил причину его появления у двери старухи?
— Да, плел что-то!
— Вы его объяснения не проверили?
— Нет.
— Почему?
Милиционер пожал плечами:
— Ежели каждого жулика проверять, что он врет при аресте…
— Довольно! — кивнул головою судья и вызвал к столу Алешку, — чем вы объясняете ваше присутствие у запечатанной квартиры?
Алешка отставил ногу, отдышался и стал рассказывать. Рассказывать он начал издалека. Судья, милиционер, конвоир и сидевшие ближе из публики слушали Алешку не без интереса, — рассказ становился занимательнее с каждым словом.
Судья с сожалением посмотрел на груду лежавших перед ним дел, на часы и перебил:
— Скажите, как вы узнали, что ваша сестра находится у этой старухи?
— А объявленье-то? — торжествуя, усмехнулся Алешка, — по нему! Сошедши с вокзала, гляжу — народ. Стоят и читают грамотку. Я тоже грамотный, прочитал. Как прочитал, сорвался с места и побежал к тому толстопузику, который грамотку печатал и расклеил. Прибегаю, рассказываю. А он меня чуть по шее не погнал! Надоели вы, говорит, мне с этой паршивой девчонкой! Пойдите к свиньям! И дверью хлопнул. А тут седая такая вышла ко мне длинная бабища. Она все до точности рассказала. Пока я разыскал это место, — дело уж к свету пошло, а только стучать в дверь стал, — меня этот товарищ и прихватил!
Судья посмотрел на милиционера:
— Имеете что-либо опорочить из показаний обвиняемого?
Милиционер пожал плечами:
— Точно, что он и тогда что-то такое рассказывал.