— Ну, и что-ж?
— Человека отрывают, говорят!
— Как человека?
— Девчонку какую-то там, говорят, задавило!
— Вот урожай на девчат пошел, — вздохнул рыбак, — одну только что отвезли, другую выручать надобно. Как она туда попала?
— А спряталась от мужиков. Мужики убить хотели — избу спалила она в Поленовке вчера. Нянька, что ли.
— Кто-ж дознался-то? Видели, что ли?
— Не видел никто! Братишка говорит. Плачет мальчишка, — убивается. Вчера еще обвалилось!
— Живая не будет! — задумчиво сказал рыбак и, подумавши, побрел туда, — пойти поглядеть, что ли! Побудь тут!
— Побуду!
Рыбак потихоньку пошел по берегу лощиной, потом, вздыхая, стал взбираться вверх к развалинам мертвого города.
— Сколь этого несчастного народу! — ворчал он, — разве на всех город выстроишь? Тут ни земли, ни капиталу нехватит!
Он подошел к мужикам, качая головою. Мужиков оставалось лишь двое. Они молча стояли, опершись на лопаты, и смотрели, как Алешка, выбиваясь из сил, выкидывал из ямы полные лопаты свежей земли и рыхлых кирпичей.
У края ямы стоял человек, одетый по-городскому. Он заглядывал вниз, кричал:
— За безбожничество наказал тебя господь! А я тебя не так еще накажу, только вернись в деревню! Я тебе покажу, как про меня сплетню распускать!
Алешка кидал землю, не отвечая. Рыбак подошел к яме, посмотрел:
— И следу нету?
— Ничего нет! — вздохнул Алешка, вытирая пот и втыкая лопату в землю, — не отрыть!
— Все равно издохла! — кричал тот.
Алешка выхватил лопату и метнулся с ней к нему:
— Убью, попеныш! Уйди!
Попович отшатнулся, отошел подальше.
— Вернись в деревню, вернись! — погрозил он.
Алешка вылез из ямы. Он был страшен от гнева, усталости и муки. Попович посмотрел на него и пошел прочь, оглядываясь и грозя кулаком.
— Про что это они? — обернулся рыбак к мужикам.
Мужики пересмехнулись. Один ответил равнодушно:
— История промежду них пошла. Алешка этот, наш батрачок деревенский, доказывает, что этот попович самый рядится по ночам чортом и деревню пугает! А попович на него за сплетку эту грозится. Действительно, что он и в деревне-то эти дни не был!
Рыбак сказал добродушно:
— А похоже на него, ишь, жирный какой! Мне вчера как раз девочка рассказывала, что шляется тут какой-то чортом!
— Какая девочка? — встрепенулся Алешка, — это мы его с Хариткой видели! Тут же он в кургане рядился!
— Вот, вот, и она потом говорила, что в кургане!
— Да где вы ее видели, дяденька? Когда?
Рыбак посмотрел на испуганные глаза Алешки, на задрожавшие его руки.
— Да вот нонеча вез ее в лодке в Саратов, она и рассказывала! Вчера подошла к костру, посидела с нами, а утром я ее отвез.
Алешка обомлел. Руки у него ослабли. Во рту пересохло. Он стукнул себя по лбу — ведь, могла же и Харита не попасть под обвал, как он сам!
— Какая она? В куртке, в сапогах, платочек с горошками?
— Похоже, что так!
— А звать-то, звать-то ее как, сказала она?
— Харитой, что ли?
Алешка вздохнул и сел прямо на сырую земляную насыпь, ноги у него ослабли и сердце упало:
— Дяденька, дяденька, да, ведь, это она!
— Кто?
— Да сестренка, ее мы ищем-то! Значит, она ушла тем ходом через курган, ушла, ведь! И к вам попала!
Глаза у Алешки стали влажными. Голос набух слезами радости. Он потянул к себе старика:
— Дяденька, да куда же вы ее отвезли?
— В Саратов, говорю! Дальше она поедет… — старик замялся, — да погоди! Парень мне сказал, что вы поленовскую девочку ищете!
— Поленовскую, сестру мою!
— Ну, а та из Синеньких шла! Синенькская та, не поленовская.
Алешка согнулся. Под тяжестью новой муки он готов был лечь и не вставать. Мужики посмотрели на него, качая головами:
— Шимашедчий ты, чорт! Ты бы разобрался вперед, а потом бы уж народ собирал! Продержал ты нас тут целый день и зря! Тьфу, бить тебя надо!
— Да не она это, не она! — поднялся было Алешка, — слышите, та из Синеньких!
Мужики повернулись, вскинули лопаты на плечи и пошли прочь, поругиваясь и ворча.
— Изобьет тебя попович, и за дело! — обернулся один издали, — смотри! Заступаться не будем, смутьян!
Алешка вскочил на ноги, заорал им вдогонку:
— Я в Саратов уйду! Я в газете про него напечатываю, как он вас, мужиков-дураков, морочит!