— Да не бойся ты ничего на свете, Харитка! Ничего страшного нет здесь — мышь, что ли, тебя съест? Вечером вот схожу в деревню за хлебом и спичек куплю! А до вечера в кургане сидеть будем! Тебе лучше не показываться! Ежели изба до тла не сгорела — узнают, что ты сбежала! Поймают, изобьют, это — не мыши!
Каменный коридор шел прямой дорогою. Чем дальше, тем большим холодом и темнотой веяло от его древних, заплесневелых стен. Харита круглила глаза от страха, но дышала покойнее и уж не царапала Алешкиной руки.
— Сергей Александрович этот, который у нас с дедом вещишки покупал, — говорил Алешка, — сказывал, что это не ходы были, а трубы каменные для воды! Это у татар, значит! А курган, так тот еще лет на тысячу раньше был сделан, тот для покойника! Когда раскопали его, говорят, нашли гроб и разные вещишки тоже, даже золотые… А больше стекляшки, как наши бусы, только похуже! Их с дедом мы находили много в песке, — все Сергей Александрович у нас забирал: по пятачку, по гривеннику.
— За бусинку? — изумилась девочка.
— За нее! — буркнул Алешка и вдруг остановился, так что лбом она стукнулась в его затылок, — стой! Тут где-то люди есть!
Он затаил дыхание, прислушиваясь. Где-то действительно гудели голоса. Алешка сказал шопотом:
— Это в курганной пещере, значит. Пойдем!
Они стали пробираться вперед, молча, с большой осторожностью. Голоса вдруг стали слышными. Вместе с тем впереди за углом мелькнуло зарево огня. Ребята продвинулись еще на несколько шагов вперед. Тогда не только стало легко разобрать слова, но и самые голоса показались Харите знакомыми.
— Это попович! — шепнула она, — нашего батюшки племянник, знаешь?
— Он же в Саратов третьего дня уехал!
— А вот он! Слушай-ка!
Они продвинулись еще на два шага вперед. Алешка ползком по полу добрался до конца коридора и, заглянувши за угол, тотчас же шарахнулся назад от резнувшего его глаза света.
— Кто там? — крикнули оттуда.
«Попович!» — подумала Харита и не пошевелилась.
— Верно, мыши на свет бьются, — откликнулся другой голос, и Харита узнала барченка; тонкий разбитый голосок вспомнился ей, как служба у бывшего помещика в судомойках.
Она поднялась на цыпочках к самому уху брата:
— Это барченок Еникеев, вот тебе крест — он!
— Ну?! — изумился тот, — зачем же они тут?
— А не знаю. За мной? — догадалась она.
— Нужна ты им! Нет, тут что-то другое!
Голоса продолжали гудеть попрежнему.
— Что ты мне опять молока принес! — басил попович,— теленок что ли я, молоко сосать? Ты дяде сказал, что я больше без самогону ходить не стану?
— Где с ним говорить, — жаловался барченок, — он ругается! Тебе к Демьяну нонче ночью итти нужно было, а ты опять к Трошковым пошел…
— Как я к Демьяну пойду, когда у него собачища такая? Хотел было я к Василию пройти, а тут как на зло рога отвалились! Побегал бы он на ходулях, лысый чорт!
Алешка оглянулся на сестру. Она сверкнула в темноте глазенками, кивая головой.
— Нонче велел он тебе, — говорил барченок, — непременно к Демьяну пройти. И оттуда прямо домой, он всем сказал, что ты завтра вернуться из Саратова должен!
— Схожу в последний раз, — сказал попович, — а потом он попляшет под мою дудку! А ты рога приделывай крест-на-крест, чтобы не свертывались. И за каким чортом мне в этом погребе сидеть?
— Осторожность не мешает!
— Да я сейчас днем у всех на виду пройду — никто не подступится!
Попович рассмеялся. Алешка сжал кулачонки:
«Посмотрим ужо! Посмотрим!»
Харита остановила его. Попович говорил тихо, помолчав же, сказал громко:
— А ловкая штука, Жорж! Это первое дело «Голубой Крови», по-настоящему! Хорошо выходит для начала.
Жорж хихикнул:
— А коршуновского бычка? Теперь Коршунов ходит, плачет: лучше бы, говорит, мне барского теленка не брать — покарал господь!
— Альберт прав,— пробасил попович, — если бы все мы организовались в такие союзики, — мы бы в три счета все перевернули! В каждом селе, в каждом уезде — «Голубая Кровь!»
Харита слушала, не понимая. Алешка вытянул голову, стараясь поймать каждое слово.
— А там и за крупные дела можно взяться! За твою сестру, например, Жорж! Связалась с ними — получай по заслугам!