Отплевывая пыль, Алешка стал выбираться из земли. Он выдергивал ноги, царапаясь руками вверх, к выходу. Он не чувствовал боли в изломанных пальцах, не заметил крови, которую смахнул с лица вместе с пылью и потом; он думал о погибшей Харитке и вырвался наружу, как безумный.
Вздохнув, он приложил ухо к черной яме:
— Харита! Харитынька! — взвыл он, как степная выпь.
Даже эхо не откликнулось в дымившейся пылью земле. Алешка всплеснул руками, схватился за голову и помчался в деревню с быстротой ветра.
Сердце билось, как угорелое. В висках стучали стальные молотки. Алешка мчался, не дыша. Он добежал до крайней деревенской избы и едва мог выговорить слово. Мужики, сидевшие на завалинке, долго не могли понять, в чем дело.
Они стояли над Алешкой и расспрашивали недоверчиво:
— Кто? Где?
— Лопаточки, лопаточки берите, пойдемте откапывать! — вопил Алешка.
— Да кто там был?
— Кого засыпало?
— Девочку засыпало!
— Какую девочку? Чью?
— Что плетешь? Как туда девочка попала?
— Да сестра же, сестра! Харитка там! — сознался, наконец, Алешка.
Мужики покачали головами. Хариткин хозяин, подошедший на шум, понял, в чем дело. Он оглянулся на мужиков, сказал грубо:
— Поделом, безбожников господь карает! Так ей и надо! Избу спалила, ребятов чуть не пожгла, стерва! А ты укрыватель…
Алешка не слушал ничего. Он метался между мужиками, как сумасшедший, хватал то одного, то другого за руки, вопил:
— Дяденька, пойдемте откапывать ее! Дяденька, пойдемте!
— Безбожников своих собирай, а мы господу перечить не станем!
— Все равно ей головы не сносить! Я ей избу не спущу!
Кто-то из мужиков принес лопату.
— Сходить, что ли, ребята? Может, жива еще?
— Чего там жива? Пока дойдем, пока что — живой не будет! Так разве, для очистки совести сходить!
Алешка метался, изнывая от тоски и ужаса.
Три мужика взяли лопаты. Ворчливая баба остановилась перед ними, качая головой:
— Да, ведь, только намедни видели, как из кургана чорт выходил! Что же вы на рожон полезете?
— Не чорт это, — взвизгнул Алешка, — сами мы видели, сами слышали, как они наряжались! Это попович с барченком Еникеевым пугают!
— Видали? — развел руками мужик с лопатой, глядя с презрением на Алешку, — глядите, что мелет щенок! Да поповича три дня в деревне нету, а барченок сам ночью по деревне визжал, как котенок, от страху! Что ты плетешь на людей, креста на тебе нету!
— Да пойдемте, пойдемте, я вам покажу их! Они там, там, в кургане!
— Тьфу, ополоумел мальчишка! Как тут итти? Горячка с ним!
Мужики отложили лопаты. Алешка повис на них:
— Дяденьки, милые, пойдемте! Дяденьки, я не вру!
Алешка просил и молил без отдыха. Мужики поколебались, переглянулись, решили сходить посмотреть. Солнце уже давно скрылось, мужики, подумавши, разошлись по избам за полушубками.
Алешка, вцепившись в лопату, сидел, как каменный. Он и сам понимал, что живой Хариты им не отрыть. Он начинал дрожать и бояться. Он уже не торопил мужиков — ему страшно было думать, что найдут они под развалинами вместо Хариты.
Уже совсем стемнело. В серые, дымящиеся росой сумерки вышел Алешка с мужиками из Поленовки.
* * *
Харита видела, как Алешка упал с кирпичом, как прижался он к стене, как раскрылся над ним светлый выход наружу. Она протянула к нему руки и взвизгнула — стена с пылью и грохотом ползла на нее, отрезая ее от Алешки и дневного света.
Харита шарахнулась назад, наткнулась на стойку, схватилась за разбитый лоб и, задыхаясь от боли, страха и тоски, побежала по коридору.
Сзади, гулко отдаваясь в каменном подземелье, рушились стены и потолки. В одно мгновение темный коридор наполнился пылью. Пыль забивалась в нос, глаза и уши. Девочка остановилась.
Грохот отдавался глухим гулом впереди, настигал сзади. Харите казалось, что коридор рушится с обоих концов, приближается к ней каменной могилой. Она прижалась к стене, прикрыв . голову руками, точно уже камни сыпались на нее со всех сторон, и застыла.
Тогда шум прекратился. Кое-где еще скатывались камни, но вслед затем мертвая тишина зазвенела в ушах. Осталась лишь долго не улегавшаяся пыль в воздухе. Харита плевалась и кашляла. Ей нестерпимо хотелось пить, она вытерла туго губы, и они еще больше загорелись жаждой.