Он хотел поручить Блеки, чтобы та нашла слуг и детскую комнату в каком-нибудь уединенном месте Англии. Но тут же отказался от намерения держать ребенка вдали от себя: пусть растет в хорошо обустроенном доме с множеством слуг.
– Вы поедете со мной в Вену? – спросил он Блеки.
Та улыбнулась и кивнула. Ее совсем не удивила мгновенно вспыхнувшая любовь. Эйвери подумал, что его радость, наверное, выглядела глупой, раз ее лицо расплылось в улыбке.
– Вы готовы к этому? – спросил он.
– Разумеется. Ребенок должен быть рядом с отцом, – ответила она тогда.
С ее отцом? Он хотел, чтобы его называли дядей Эйвери, далеким родственником-опекуном. В голове у него зарождались смутные мысли о том, что он будет навещать девочку в ее день рождения, в Рождество, приносить подарки, выбранные Влеки. Потом он наймет ей гувернантку, купит пони. Эйвери позаботится обо всем, пока сам окунется в важные международные дела.
Во время этой поездки он понял, что международная политика не полностью занимает его ум. Вновь обретенная любовь вытеснила все неприятности путешествия и то обстоятельство, что крохотное благоухающее существо превратилось в визгливого невыносимого тирана, которому прямо сейчас требуется кормилица, которому приходится менять пеленки, несмотря на мнение его светлости, что с этим можно подождать до следующего постоялого двора. Эйвери приходилось либо выходить из экипажа и ждать под дождем, пока женщины занимались девочкой, либо стиснуть зубы и терпеть. Видно, дети людей напоминают детенышей млекопитающих: у них есть свои потребности, и они безжалостно требуют их удовлетворения.
Время тянулось медленно, и голубые глаза малышки становились зелеными. Эйвери зачарованно следил за всеми стадиями взросления ребенка. Кормление грудью, первый зуб, первые слова и шаги. И тот же напряженный взгляд больших глаз впивался в его лицо. На губах Алисы появлялась улыбка. Тогда он понял, что никогда не станет дядей Эйвери. В глазах Алисы и всех остальных он будет отцом.
Сейчас, поднимаясь по лестнице в ее спальню, Эйвери обнаружил, что Алиса еще не спит, и обрадовался, что поборол в себе желание предаться безрассудному разгулу.
– Почему ты не спишь? – спросил он, качая головой в притворном упреке.
Алиса захлопала ресницами, потерла глаза и зевнула во весь рот.
– Папа, мне тревожно.
– Тебя встревожил Лондон? Но ты ведь привыкала к большим городам.
– Я знаю. – Алиса накрылась одеялом, глаза у нее закрывались. – Я знаю, случится что-то тревожное.
– Моя милая, надеюсь, что ничего такого не произойдет, – успокоил ее Эйвери, погладил девочку по голове, наклонился и поцеловал ее.
Только когда Эйвери вернулся к себе и передавал одежду Дарку, ему в голову пришел этот вопрос. Черт подери, как Лора Кэмпион обнаружила, что Алиса ее дочь? Неужели Брауны решили заработать еще больше денег и сообщили Лоре, что отдали ребенка ему? Но почему Лора так поздно стала беспокоиться о своем ребенке? Тут Эйвери вспомнил, что ее отец умер в минувшем году. Наверное, она действовала как Эйвери и, предположил он, руководствовалась собственными капризами. Оставшись одна в целом мире, она с опозданием заинтересовалась судьбой своей дочери.
Либо, цинично подумал Эйвери, она эти годы не думала об Алисе, но все же решила обзавестись мужем и убедиться, что ее тайна надежно скрыта в далеком имении. Должно быть, она столкнулась с неприятной неожиданностью, когда обнаружилось, что еще кому-то стало известно – ее ребенок не доит коров, не печет хлеб, не учится писать в сельской школе для девушек, а находится под опекой человека, обладающего влиянием и властью.
– Дарк, я циник? – спросил Эйвери, надевая протянутый ему широкий халат. – Я подозрителен?
– Разумеется, милорд. В вашем положении иначе нельзя, если мне будет дозволено сказать. О людях не следует думать слишком хорошо. Милорд, вы основательно разбираетесь в людях. Вы очень справедливы. Правильно говорят – люди, которых знаешь не очень хорошо, преследуют исключительно свои интересы.
– Да, действительно. Оставь мне, пожалуйста, горячую воду. Я еще немного посижу.
