— Каждый отвечает за себя. Значит, были виноваты, если их таскали. Или смирились… Я не хочу мириться. Виноват я, скажи?
— Виноват. Все обошлось бы по-хорошему, если бы ты не налетел на Прохорова, как петух!
Павел попятился, точно Шура толкнула его в грудь. Он считал себя настоящим бойцом, гвардейцем, и слово «петух» звучало оскорбительно.
— Сама ты… курица мохноногая! — бросил он сердито. Эта внезапная вспышка вызвала у Шуры невольную улыбку. Павел разозлился еще больше. — Зря смеешься! Человеческая судьба под ножом, а ей смешно! «Обошлось бы по-хорошему!» — передразнил он. — А если я не хочу, чтобы все обходилось по-хорошему? Люди совершили зло и должны понести за это наказание. А ты: «Обошлось бы…» Нечего сказать, хорошенькая жена будет! Соглашательница…
— Да не стану я твоей женой! — крикнула Шура. — Не бойся.
Павел приоткрыл рот: не ожидал он такого конца. Сглотнул подступивший к горлу ком, медленно повернулся и побрел прочь.
Шура, точно обессилев сразу, опустилась на табуретку, взглянула, как Павел, спотыкаясь, держась рукой за стенки стойл, уходил со двора. И опять она, как в ту ночь, на крыльце, заплакала горько, навзрыд, крупными обильными слезами. Скорее бы приезжал Коляй! Уехать бы и не видеть ничего: ни Павла, ни его сумрачных взглядов, ни этой вот его вдруг ссутулившейся, такой печальной сейчас спины… Зачем сказала ему об этом именно сейчас? Пожалеть надо было, поддержать…
11
Шура Осокина прибежала к правлению, когда собрание только что окончилось. Народ возле крыльца не расходился: в толпе вспыхивали огоньки папиросок, освещая хмурые лица. Сперва она услышала страшное слово «исключили», потом увидела Павла. Он тяжело, по-пьяному качнулся к двери, ударившись плечом о косяк, и остановился на верхней ступени. Ватник и ворот гимнастерки были расстегнуты, фуражка стиснута в кулаке, глаза расширены, открытым ртом он жадно глотал свежий воздух.
Люди притихли. Кто-то удивленно и с сокрушением произнес вполголоса:
— Ну и ну, расправились…
Павла словно ударили под колени, он подкошенно сел на ступеньку и стиснул кулаками виски. И тот же голос отметил уже с усмешкой:
— Вот влепили — на ногах не устоял…
Шура осторожно коснулась взлохмаченной головы Павла:
— Что ты?
Он взглянул на нее и неожиданно улыбнулся, жалко и беспомощно.
— Встань, Паша, — сказала Шура.
Он послушно, рывком встал и, обернувшись к освещенному окошку, тихо пригрозил:
— Ну, погодите!.. — Нахлобучив на голову фуражку с переломанным козырьком, легонько отстраняя встречных, пошел прочь, беззвучно шевеля губами, повторяя свое яростное: «Гады!»
До самого последнего момента Павел надеялся на свои доводы, на запасенные убедительные факты и верил: его поймут и поддержат; он рассчитывал на справедливость. Но недругов оказалось больше, чем друзей и доброжелателей.
Первым, повинуясь едва заметному кивку Коптильникова, выступал Кузьма Кокуздов: он, видимо, боялся, что его опередят. Павел отметил с унылой иронией: «Берут инициативу в свои руки».
Кокуздов одернул пиджак, несколько раз торопливо приложил платок к розовому, вспотевшему лбу и заговорил заученно, со скорбными вздохами, точно ему больно было соглашаться с горькой и печальной истиной:
— Бедствие, которое постигло наше хозяйство по вине товарища Назарова, а именно потеря молодняка — я, товарищи, буду называть факты и людей своими именами, — не вывернулось к нам неожиданно из-за угла. Мы сейчас видим то, что, так сказать, всплыло на поверхность: перед нашими глазами налицо пышное дерево, корней которого вы, может, и не видите… Но мы видим и корни…
Прохоров сердито кашлянул, завозился на месте и покосился почему-то на Аребина.
Кокуздов чуть склонился в его сторону.
— Сейчас я вам объясню, товарищ Прохоров.
— Почему мне? Собранию объясняй, — заметил тот хмурясь.
— Ну да, — поспешно согласился Кокуздов и опять одернул пиджак. — На совести Назарова, если она, конечно, у него налицо, имеется немало пятен и жертв, не человеческих, конечно, а животных жертв, ну, коровьих, что ли… — Он запнулся, выхватил из кармана платок и приложил его ко лбу, как прикладывают к написанному промокашку. Оправившись, продолжал громче, увереннее:
