— Серебро — чёртово ребро! А бороды у баб оттого не растут, чтоб их от нас, от мужиков-то, отличать можно было.
— А рожь-то опять вздорожала. Чем теперь баб кормить?
— Монастырь у тебя, что ли, бабий?
— Мать у меня вдовица, да жёнка, да четыре отроковицы...
— Монастырь!
— Хлеб до рук доедают...
— Баб, сказывают, как кур, побольше в темени надобе содержать, тогда они корма поменее потребляют.
— Дык таде они и не несутся.
— Они всяко не несутся. То ж бабы!
— Я табе про кур...
— А я про баб. Яйца им всё, однако, не нести, а корму станут потреблять поменее, коли в темени сидеть будут.
— Что ты, мил человек, бабы шибко пужаются темени. Голосить учнут...
— Братцы, буде, пойти поискать сего балахвоста?
— Пригрозился же, вдвое возьмёт!
— Скинемся по полушке, братцы!..
— Нужны ему наши полушки... Гривну запросит, мошенник!
— Не посмеет, прогоним!
— Сколико ж раз нам его прогонять?
— Братцы!..
...У купцов на торгу свои разговоры. Народ это степенный, важный, рассудительный, со своим собственным царём в голове, то бишь толком, расчётом, смёткой; промышляют они крупно, торгуя в основном оптом, а если в розницу, то широко, в больших, богатых лавках, с приказчиками и зазывалами; ведут и отъезжий торг, покупая у казны право на него, и их беспокойство, их заботы, их хлопоты конечно же не шли ни в какое сравнение с тем, чем жила, о чём колготилась и беспокоилась торговая мелюзга. Это, собственно, были уже как бы и не заботы, не хлопоты, рвущие их на части н изводящие так же, как они изводили всю остальную торговую братию, — это была сама их жизнь, её суть, её естественное русло, по которому она и должна была течь. А той жизни, с её убогой, неизбывной суетой, с тревогами о дне грядущем, которой жил весь мелкий торговый люд, — этой жизни у них как будто и не было. Только дело, только торговля, и ничего, кроме торговли.
Калач и квасная кадь или ковш полпива в душном и тесном кабаке, пропахшем всеми запахами сумасбродного человеческого порока, — это для мелюзги, а купец коротает обеденный час на гостином дворе за сытной, обильной трапезой из доброй дюжины блюд. Кабацкого питья на гостиных дворах не держат — заказано царским указом, да и купцы — народ трезвенный, но взвару подадут — отменного духмяного напитка из пива, вина и мёда, сваренного с пряностями, подадут и самый дивный и редкий напиток — княжой мёд, но больше всего славятся московские гостиные дворы квасами. Тут они всех видов и разборов — на любой вкус: сладкие, чёрствые, выкислые, верховые и гвоздевые, а по суслу: берёзовые, вересковые, медвяные, ячные, репные, дробинные, поспенные... Особенно ценится верховой квас, называемый за крепость ядрёным.
Так за неспешной трапезой, уминая кострец говяжий верченый, расстегаи или дрочёну в маковом молоке да попивая ядрёный квасок, который попыривает в носок, купцы и ведут свои степенные, скучноватые разговоры. Они — о товарах, о пошлинах, о ярмарках.
Ярмарка для купца — что для истово верующего церковь. Не побывав в ней, не отстояв обедни, не приобщившись Святых Даров, такой верующий чувствует себя неполноценным, отверженным, изгоем, на душе у него тягость и смута... Так точно и купец: если он не побывает на ярмарке, не закупит, не наменяет там товаров, не пообщается с торговыми людьми из других городов и земель, в душе у него тоже не соловьи поют. Ещё хуже ему, если вовсе поехать некуда. А бывает и так — сплошь да рядом. И причиной тому всего чаще — война. Когда идут войны, тогда стоят ярмарки, а войны в последние десять лет идут почти беспрерывно. Сперва воевали с казанцами и астраханцами, потом началось в Ливонии, чуть погодя завелись со шведами, теперь вот опять, из-за той же Ливонии, схватились — в который уж раз! — с Литвой. И конца всему этому не видать. Лихолетье! Всем тяжко, все страдают, но пуще всего страдает торговля, потому что во время войны не только воюющие перестают ездить друг к другу, но и к ним, к воюющим, из иных земель тоже едут не очень охотно либо вовсе не едут: не хотят рисковать!
Всё то время, покуда держалось с Литвой замирье, съезжались купцы литовские, псковские, новгородские, тверские на берег Днепра — к Святотроицкому монастырю близ Смоленска, по Вязьме приплывали сюда со своим товаром и купцы московские, и такой там утвердился торг, что стали ездить туда купцы из Польши, из Киева... Теперь этого торга нет. Война.
