А из кармана Японца, как из волшебного мешка, непрерывно вылезали булки с салями.
— Ешьте, ешьте…
Когда у каждого мальчика в каждой руке было по булке, пальто Японца опорожнилось и настала очередь пиджака.
— Ешьте, ребята, — сказал он, улыбаясь, и стал раздавать булки, но с возрастом своих «ребят» он уже не считался, и кто первый протягивал руку, тот и получал.
— Ну и прорва твои карманы… слышь, Японец, — сказал один из «ребят» и откусил большой кусок хрустящей булки.
Каждый получил свою порцию, остаток Японец парами раскладывал на столе.
— Фицек, — сказал он, и две булки побрели обратно в карман. — Жена Фицека, — еще две булки исчезли в бездонных карманах. — Нос, — продолжал он, и внутренний карман сожрал две булки.
Три остались на его огромной ладони.
— У этих нет хозяина, — сказал Японец и в несколько секунд, не прилагая особых усилий, съел их сам.
…Жена Фицека собрала уже все белье на чердаке, заглянула в каждый уголок — не остался ли где платочек или еще что-нибудь, затем пошла к дворничихе, села на кухне и передала ключ.
— Госпожа Доминич, возьмите ключ от чердака… Плохо просыхает белье в такую сырую погоду. Все время дождь льет.
— Льет, — подтвердила дворничиха, вглядываясь в лицо жены Фицека: «К чему этот непривычный разговор? Может, сообщить хочет, что первого они не могут платить, и будет умолять об отсрочке? Меня-то можешь умолять…»
— Госпожа Доминич, как красиво вышиты эти кухонные украшения, — сказала г-жа Фицек снова, разглядывая украшения над плитой, на которых было написано: «Хоть ты гость приятный, а меру все же знай».
Над надписью виднелся стол, на столе дымился огромный жареный гусь, вокруг него угощались гости. На другом украшении краснели слова: «Славно, славно угостили и гостям всем угодили!»
— Красивые, — коротко ответила жена Доминича. «Меня ты можешь просить, косматая сапожница, чтобы я выпустила вас без платы. На этом ты не наживешься».
— Госпожа Доминич, душечка, где вы купили нитки? — спросила, улыбаясь, жена Фицека. («Я надеюсь, Фери заметил, что я пришла, и они начали уже…»)
— Здесь, у Перла, — ответила дворничиха. — Скажите, госпожа Фицек, — спросила она уже совсем другим голосом, — заплатите вы первого за квартиру или нет?
— Как же не заплатить! — ответила жена Фицека. — Ну, ясно, заплатим… («Инструменты, наверно, вытащили, сейчас шкаф понесут».)
— Я говорю это, чтобы вы имели в виду. («Так я и поверила, что вы заплатите! Откуда возьмет твой косматый муж сто восемьдесят форинтов?») Знайте, что все ваши вещи останутся здесь для уплаты долга. С домовладельцем шутить нельзя. Он достаточно ждал, и на том спасибо.
— Очень хорошо, — сказала жена Фицека, — он очень добрый человек, и вы с вашим супругом, госпожа Доминич, тоже очень порядочные люди! («Теперь выносят постели и белье».) Который час, душечка госпожа Доминич?
— Половина восьмого.
— Половина восьмого? Еще рано… Не можете ли вы посоветовать что-нибудь против кашля? Мой старший сын Отто…
В эту минуту она увидела мужа. «Святой господь! — подумала она, задрожав. — Он только теперь заметил, что я вышла?»
Но г-н Фицек, не останавливаясь, подошел к квартире дворника, приоткрыл дверь и сказал:
— Пойдем, женка. Чего сидишь здесь? Все в порядке…
Дворничиха то бледнела, то краснела.
— Не можете поздороваться, господин Фицек?
Господин Фицек вместо ответа плюнул, вытер вспотевший лоб и взял жену под руку.
Доминич захлопнула за ними дверь.
«Эта мразь даже не здоровается! Этот наклейстеренный, мало того что он должен… Господи! — вдруг хлопнула она себя по лбу. — Не может быть!..» — и выбежала на улицу.
Когда Фицек дал знак, что жена засела в самом логове врага, в мастерской началась фордовская работа. Нос приехал на телеге. Японец взял на себя командование.
— Нос, на улицу! Ты передаешь Носу, — обратился он к одному из «ребят», — тебе — он, ему — Фицек. Я буду около телеги. Живо! Начинай!
И конвейер двинулся. Г-н Фицек поднимал ящик, передавал одному из «ребят», тот передавал дальше Носу, который бежал к Японцу. Японец одним движением ставил на телегу. Как на крыльях летали мешки с колодками, ящики с инструментами, затем в воздухе поплыл стол, за ним постельное белье, наконец — этажерка.
