— Валерика… Валерика… Моя невестушка!..
— Флориан… Что же случилось? — спросил Новак.
Шимон делал Новаку знаки, чтобы тот не мешал парню говорить. Он постучал себе по голове, как бы указывая этим, что вся история о невесте — небылица. Шимон ведь уже слышал ее не впервые. Когда Флориан волновался, он всегда рассказывал об этом и каждый раз по-разному. Шимон знал, что все это выдумки.
Флориан повторял имя невесты и плакал. Неожиданно, без всякого перехода, он вытер слезы.
— Шабаш!
Посмотрел на руку, погладил татуированное сердце и стрелу, поднял ботинок, валявшийся на полу, и забрался обратно на нары.
Шимон полез за ним. Рейнгард и Чепе сели на стульчики, и все четверо безмолвно продолжали работать. Тихо шелестело пламя спиртовки, и слышалось жужжанье весенней мухи…
Новак кашлянул. «Теперь спросить у этого парня, что случилось, или после? Случилось ли вообще что-нибудь? Почему Шимон делал мне знаки?»
Флориан, будто догадавшись о мыслях Новака, заговорил усталым голосом:
— Вечером, товарищ Новак… вечером расскажу о своем позоре. Не буду больше молчать.
— Ладно, товарищ Прокш, ладно, Флориан, — ответил Новак, снова смущенно кашлянул, не зная, как приступить к делу, что-то стряхнул с брюк и взглянул вверх, на нары.
— Каким ветром вас занесло, господин Новак? — спросил Шимон, подмигивая и делая руками снова знаки, чтобы Новак не обращал внимания на Флориана.
Новак обрадовался вопросу и оживленно заговорил:
— Товарищи, вчера вспыхнула забастовка на обувной фабрике Кобрака. Я хоть и токарь, а пришел потому, что это общий вопрос. Верно, Флориан? Почему общий? Шимон, вы неорганизованный рабочий? Чепе и Рейнгард тоже? И все-таки — дело общее. Верно ведь, товарищи, что наиболее низко оплачиваемые рабочие — это сапожные подмастерья? Верно? Почему, Шимон? Как раз поэтому. Вы не организованы. Падаете туда-сюда поодиночке, точно колосья из развязавшегося снопа. Да, да. На обувной фабрике Кобрака удалось организовать рабочих. Дирекция согласилась повысить плату на пятьдесят процентов. Еще осенью. И теперь, два дня тому назад, ни слова не говоря, уволила доверенного и нарушила условия оплаты. Рабочие устроили стачку. Какова цель стачки?..
В этот момент прибыл г-н Фицек, свежий, сияющий и возбужденный.
4
На углу Иштвановского проспекта Фицек дал полтора форинта жене.
— Свари гуляш и галушки с маком. Чтобы у Рейнгарда слюнки потекли. Может, передумает поштучно работать. В десять часов буду дома. Ступай за покупками. Смотри деньги не потеряй. Ну, господь с тобой!
Жена была уже в двадцати шагах, когда г-н Фицек что-то вспомнил.
— Берта! — закричал он. Жена не услыхала, и он побежал за ней. — Берта!
— Да? — вздрогнула она.
— Сколько всего ангелов?
— Что?
— Сколько всего ангелов?
Жена вытаращила на него глаза:
— А бес их знает! Что это тебе в голову пришло?
— Ночью мне приснилось, будто и ангелы заказывают у меня башмаки. Полуботинки на английских каблуках… Ладно, не злись, я только это и хотел сказать. Ну, всего, старая курица! Можешь идти за покупками.
Господин Фицек весело и не спеша пошел по улице Мурани. Он осматривал сдаваемые внаем помещения. Подошел к первому, на котором висела записка: «Сдается». «Нет, это слишком близко… Не могу же я с самим собой конкурировать. Пошли дальше!»
На углу улицы Петерди остановился: «Гм, это тоже сдается?..» Зашел к старшему дворнику, но плата показалась ему слишком высокой. «Триста форинтов в год — почти форинт в день… много… Да кроме того, здесь поблизости работают дна сапожника: Ракитовский и Поллак. Нет».
Он побрел дальше. «Черт побери! Каждый второй человек — сапожник… Ну, к чему это? Кому вздумается, тот и становится сапожником, а я страдай… Так гибнет ремесло. Могли бы издать закон, что, скажем, двадцать лет сапожники не имеют права нанимать учеников. Может быть, если сказать об этом Важони… демократ… поймет… А если нельзя это провести? Ну, ладно… Но можно же сделать, чтобы один хозяин при наличии, скажем, четырех подмастерьев имел право держать только одного ученика. Это ведь можно. Я поговорю об этом в союзе ремесленников. Правда, сейчас это уже мало чему поможет. Где буду я, когда эти ученики станут мастерами?.. Двадцать лет назад нужен был такой закон. Теперь уж нет смысла говорить: в союзе подумают еще, что я завидую остальным… Я?.. Господь с ними! Я только и думаю что об участи ремесла. Да, господа, такой уж я человек: жизнь готов отдать ради промышленности».
