— Правда, — сказал бакалейщик и почесал затылок. — Правда…
— Разбуди его и выгони! — Жена швырнула штанишки.
— Давай не трогать его до утра. Пусть спит.
— Но я не лягу с ним рядом…
— Сейчас уж все равно… Завтра сделаем большую уборку.
Утром дядя Иллеш, пыхтя и поглаживая усы, сказал Мартону, чтобы он шел домой и жил дома, так как он не может его больше держать.
Мартон пошел домой. По дороге принес благодарность богу за то, что он сотворил вшей.
7
До тех пор пока у Фицеков была сапожная мастерская, они по нескольку лет жили на одном и том же месте. Когда же г-н Фицек стал кельнером, они начали кочевать из одной квартиры в другую.
— Только зря буду тратиться на трамвай. Что одна квартира, что другая — все равно.
И семья переехала на площадь Калвария, в дом № 13.
Дом был приличный, прочно выстроенный, квартира лучше, чем та, в которой они жили раньше. Комната с альковом, кухня, балкон на улицу. «И все-таки не дороже, чем квартира без балкона и без алькова».
— Двести форинтов в год, — говорил г-н Фицек. — На дом дальше стоило бы двести восемьдесят форинтов. И знаешь, почему так дешево? Потому что номер тринадцать. Несчастливое число. Никто не хочет въезжать в этот дом… Ничего, я хоть и суеверный, но ради восьмидесяти форинтов рискну своим счастьем.
Внизу, под балконом, раскинулась площадь Калвария. Ребята играли в футбол маленьким тряпичным мячом и по очереди сторожили, не идет ли отец или мать, а то могут выйти неприятности: нельзя трепать башмаки.
Мартон ходил уже в шестой класс начальной школы на улице Эрдей. Его учителя звали г-н Гендеч. Хороший старичок, он очень любил Мартона, и в первый раз это проявилось в том, что он назначил Мартона стеречь живую черепаху, которая лежала в ящике кафедры.
После уроков Мартон обычно провожал учителя и нес тетради, которые тот должен был проверить. Мартон заметил, что у учителя пообтрепались брюки и разорвались ботинки. У него уже вертелись на языке слова: «Господин учитель, отдайте ваши башмаки, мой отец починит их», — когда г-н Гендеч обратился к нему:
— Сын мой, что ты будешь делать, когда окончишь школу?
— Не знаю, — ответил Мартон. — Отдадут куда-нибудь учеником.
— Ты уговори отца, чтобы он зачислил тебя в городское училище.
— А как же? В первый класс? Туда надо было идти после четвертого класса начальной.
— Нет. Если ты будешь летом заниматься и подготовишься к экзаменам, можешь сдать сразу в третий класс. Тебе придется сдавать немецкий язык и математику.
— Не знаю, — ответил Мартон и посмотрел на дырявые башмаки учителя. — Если я скажу отцу, для него это все равно ничего не значит. За учение надо платить четыре форинта. Поговорите вы с ним, господин учитель: это, наверное, поможет. — И немного погодя он добавил: — Я очень хотел бы дальше учиться…
— Ладно, я поговорю с ним. Твой отец сапожник?
— Нет, господин учитель, он сейчас кельнер.
— Кельнер? А где он этому выучился?
— Не учился. Просто стал кельнером. А то в сапожниках ему не везло.
— И теперь вы лучше живете?
— Да.
Тем временем они подошли к квартире господина учителя.
— Зайди, Фицек, — сказал Гендеч.
Старая седая женщина, жена учителя, открыла им дверь. Мартон поздоровался с ней за руку.
— Ты читал уже книжки? — спросил его учитель, усадив мальчика у себя в комнате.
— Нет… да… Ника Картера… — ответил Мартон.
— Ну, таких ты не читай. Плохая книга! Я дам тебе хорошие книжки.
Он подошел к книжной полке и стал раздумывать, какую бы ему книжку вытащить.
— Вот тебе два тома «Звезды Эгера». Очень хорошая книга! Прочти и через неделю верни мне. Тогда расскажешь мне о прочитанном. Ладно?
— Да, — ответил Мартон и поблагодарил за книжку.
— А отца своего пришли ко мне.
Господин Фицек, узнав, что господин учитель Гендеч хочет поговорить с ним, зарычал:
— Ты, негодяй, опять, наверное, натворил чего-нибудь?
— Да нет! Господин учитель очень любит меня.
— Ладно, ладно! Увидим! Завтра пойду. Ты меня не обманешь! Но бойся! Завтра я пойду… пойду…
— Но, папа…
— Ладно, ладно! Знаю я тебя! Молчать!
Вечером Мартон понес отцу ужин в маленькой корзинке. Мать приготовила бифштекс и жареную картошку. Завернула тарелку в салфетку, чтобы кушанье не остыло, и мальчик пошел.
