2
Три года стоял дворец страховой кассы на проспекте Кёзтеметё. С тех пор как Шниттер стал директором Всевенгерской страховой кассы, он приходил сюда каждое утро. Два, три часа сидел он в своей комнате, занимался очередными делами, а потом отправлялся на улицу Конти, в дом партийного руководства, пешком или, если было спешное дело, в коляске.
Сегодня утром он шел не спеша в страховую кассу и по дороге думал о вчерашнем вечернем заседании. Вчера на совете будапештских доверенных напали на Баркаи. Его величество Франц-Иосиф наградил министра торговли Хиероними орденом, и Баркаи — такой же, как и Шниттер, директор страховой кассы — поздравил министра с наградой.
Шниттер защитил своего коллегу следующим образом:
— Не знаю, что товарищам нужно? Свою революционную энергию они могли бы припрятать для другого случая. Ведь стоит только подумать здраво, и сразу станет понятным, что ничего особенного не случилось. Работники страховой кассы организованы у нас на равных началах. В дирекции страховой кассы половина мест принадлежит предпринимателям и половина — рабочим. Весь наш страховой институт относится к ведомству министра торговли. Таким образом, Баркаи, как директор страховой кассы, является служащим министерства торговли, а не председателем профсоюза каменщиков. Это ясно? Я думаю, что ясно. Как чиновник министерства торговли, он имеет право поздравить своего начальника с наградой. Не так ли? Именно как чиновник министерства торговли, а не как председатель союза каменщиков. Товарищи, слыхали вы когда-нибудь о диалектике? Вы лучше должны были бы знать Маркса. Дело именно в этом. Тогда вы поняли бы поступок товарища Баркаи. Ведь Баркаи одновременно председатель союза каменщиков и чиновник министерства торговли. Нельзя этого смешивать, товарищи. На вещи нужно смотреть с разных сторон. И вся беда в том, что вы смешиваете каменщика Баркаи с Баркаи — директором страховой кассы.
Речь была, несомненно, логична. Однако большинство членов совета доверенных осталось при том мнении, что пусть лучше Баркаи сохраняет свою сущность каменщика в дирекции кассы, чем сущность директора в союзе. И все же они перешли к следующему пункту повестки дня, а при голосовании большинство сочло дело урегулированным.
…В это утро у Шниттера было заседание дирекции. В вестибюле здания страховой кассы он встретился с владельцем химического завода Хельвеи. Хельвеи взял Шниттера под руку и повел его в кабинет. Там они разговорились о юштовской оппозиции в парламенте, о немецкой химической промышленности, о плохой таможенной политике Венгрии; потом перешли к последним театральным событиям: к шашням Шари Федак[40] с каким-то графом.
Шниттер вежливо осведомился о жене Хельвеи. Потом Хельвеи рассказал несколько новейших анекдотов, в ответ на что Шниттер тоже заговорил о каких-то двусмысленностях. Они как раз весело смеялись, когда за ними пришел слуга и сообщил, что заседание дирекции начинается и господ ждут. В зале дирекции собралось сегодня только семь человек: Баркаи, Шниттер, Тамаши — представители рабочих; Хельвеи, Проттер и Вашко — представители фабрикантов, и одни представитель министерства торговли.
Все расселись вокруг стола, покрытого зеленым сукном, и любезно беседовали до тех пор, пока Керкаполи не указал на папку, лежащую на столе: дескать, приступим, господа!
Едва они приступили к первому вопросу, как послышался шум из вестибюля.
— Ни в коем случае! Позвольте, ваше дело сюда не относится.
— Нет, относится!.. Я уже два года хожу в это учреждение… Pardon… и ничего не могу выхлопотать… Я погибну… Pardon… Войдите же в мое положение, впустите меня!
— Нельзя! Я прошу вас выйти! Обратитесь в соответствующее учреждение.
— Я не уйду, — слышался жалобный голос, — не уйду… Pardon… Я лучше на порог лягу, лучше здесь умру…
Керкаполи крикнул:
— Дядя Семак!
Швейцар страховой кассы Семак осторожно приоткрыл дверь, проскочил сквозь узкую щелку и тут же затворил дверь за собой и стал держать обеими руками, так как кто-то хотел открыть ее силой.
— Кто там? — спросил Керкаполи.
— Рудольф Чепе! — послышался из-за двери измученный голос.
