— Еще хорошо, — говорил г-н Фицек возмущенно, — что она не проделывает это на мостовой!
В четыре часа дня дядя Иллеш принимался за упаковку: заготавливал сахар и муку на следующий день.
К шести часам лавка снова оживлялась. Опять начинали покупать разные вещи. Вечером, в одиннадцать часов, лавка закрывалась. Иллеш вытаскивал ящик кассы и подсчитывал дневной приход. Штора была опущена только наполовину, и если какой-нибудь поздний покупатель хотел купить липового чая на три крейцера, ему надо было только постучать по железной шторе, и дядя Иллеш неизменно отвечал:
— Я уже запер. Что угодно?
Потом, когда покупатель кричал ему наименование товара и количество его, дверь открывалась, и лавочник, не поднимая шторы, передавал требуемое, неизменно прибавляя:
— В другой раз приходите раньше, а то я не продам вам.
Когда Фицеки переехали на улицу Гараи и потом на площадь Гараи, дядя Иллеш почувствовал, как ему недостает Мартона. Во-первых, после обеда он не мог поспать вволю. Ему приходилось вылезать по каждому пустяку из удобной кассы, в то время как раньше Мартон самостоятельно обслуживал покупателей. В такое время обычно покупали ребята. Мартон клал крейцеры перед дядей, у которого приоткрывался на это время один глаз. Иногда Мартон опускал деньги себе в карман и только после закрытия лавки клал их на прилавок перед Иллешом. Часто в кармане мальчика накоплялось четыре-пять форинтов, но он никогда не думал о том, чтобы оставить себе хоть крейцер.
Словом, когда Фицеки переехали, дяде Иллешу стало очень недоставать Мартона. Г-н Фицек заходил иногда к бакалейщику: он проверял свой вес на весах г-на Иллеша. Фицек, который был ростом не больше полутора метров, остался очень доволен, когда достиг веса в восемьдесят килограммов.
— Ну, теперь я в добром здоровье, — сказал он.
— Послушайте, господин Фицек, отдайте мне Мартона, мне его очень недостает, — сказал ему однажды дядя Иллеш.
— Ну да еще! — ответил г-н Фицек. — Я его кормлю, а работать он будет на вас?
— Ну, я буду его кормить, — промычал бакалейщик.
— Это другое дело!.. Знаете что? Возьмите его совсем. У вас все равно нет детей. Я подарю его вам.
— Отдадите?
— Да. У меня и без него их достаточно.
Дядя Иллеш снова промычал что-то, так же как в тех случаях, когда покупатель торговался: «Дорого? Да этого еще и не достанете!»
— Ну ладно, — сказал он, — поговорю с женой.
Однако жена, единственным пристрастием которой был малиновый сироп с ледяной сельтерской и которая вечно валялась в комнате на диване и принималась стонать, как только входил муж, — жена возражала против этого плана.
«Никакого чужого ребенка мне не нужно, коли бог отнял у нас нашего дорогого сына. Если усыновишь его, лавка ему достанется».
Дядя Иллеш, хлебая горячий суп и обсасывая усы, ответил:
— Ну, а на кого я лавку оставлю?
Жена застонала, хлебнула сиропа и сказала:
— Хорошо. Возьми ребенка, но сначала испытай, каков он, и только после этого усыновляй его.
Жена Фицека была приблизительно того же мнения.
— Ты с ума сошел! Чтобы усыновили твоего сына?.. Не пущу! Если я могла воспитывать до сих пор, так и впредь смогу. Пусть Иллеш возьмет его, кормит и платит что-нибудь. Об усыновлении и слышать не хочу!
— Но ведь лавка перейдет к нему. Иллеш все равно уже одной ногой в могиле, — сказал г-н Фицек, — не сегодня-завтра шестой десяток пойдет. Ну, предположим, что он еще десять лет проживет. Ты что же, сочтешь оскорблением личности, если твой сын получит в наследство бакалейную лавку? Когда Иллеши перекочуют в могилу, он снова примет фамилию Фицек, и все!
— Ладно, — отвечала жена Фицека, — пока пусть он работает у Иллеша: посмотрим, как он будет относиться к ребенку. Потом решим, дадим усыновить Мартона или нет.
…Итак, Мартон попал к дяде Иллешу. В то время он ходил в пятый класс начального училища, был первый раз влюблен, и тогда же покинула его любимая — изменила ему Манци, — а затем и друг покинул.
Дело было так. Он ходил еще в реальное училище на улице Буйовски, и там подружился в классе с одним мальчиком. Мальчика звали Имре Фехери. Мартон ходил к нему домой. У Фехери была квартира из пяти комнат на улице Петерди. Мальчики поклялись друг другу в вечной дружбе.
