— Жаль, что мы не живем в Буде, а «Милосердные» находятся не в Пеште, — тогда мы могли бы пройти даром. Почему на обратном пути не надо платить? — спросил Мартон у Бенце.
— Не знаю, — ответил плотный Бенце. — Но это все равно, потому что, если бы ты в Пешт пришел даром, на обратном пути, после того как выдернут зуб, все равно пришлось бы платить.
— Когда зуб не болит, легче прошмыгнуть.
— Это верно. Но ты лучше скажи, как мы сейчас попадем? На четыре крейцера мы потом булок купим.
Зубы у них болели, но они терпеливо ждали у моста какой-нибудь телеги или другого подходящего случая.
— Знаешь что… — заговорил Мартон через некоторое время и вздохнул, — у меня очень болит… Давай лучше заплатим… ну, не купим булок.
— Подожди немного. Мне тоже больно, но я терплю. Из-за булок стоит потерпеть.
Наконец удалось: они влезли на телегу из-под кирпича и посреди моста соскочили с нее. Под ними бурлил и журчал желтовато-зеленый Дунай. Ребята побрели дальше в Буду и, придя в дом «Милосердных» монахов, встали в очередь.
Перед ними было около пятидесяти человек. Больные один за другим входили в кабинет, но новые все прибывали, становились в очередь, и хотя кабинет каждую минуту проглатывал двоих-троих, число ожидающих все время было больше пятидесяти. Иногда из кабинета слышались ужасающие вопли.
Мартон и Бенце уже приближались к страшной двери, за которой орали пациенты, и — чудо из чудес! — зубы, которые мучили их до сих пор, теперь, в предчувствии казни, как бы передумали и перестали болеть.
— Мартон, — обратился к нему Бенце, на лбу у него дрожали капли пота, — у меня не болит зуб.
— У меня тоже, — прошептал Мартон и выжидательно посмотрел на Бенце. — Пошли домой?
— Пошли, — ответил Бенце, вздрогнув от крика, послышавшегося в кабинете.
— Одно плохо. — Мартон разочарованно махнул рукой. — Как только выйдешь на улицу, снова начнет болеть. Я уже знаю.
Открылась дверь.
— Следующие! — послышался строгий крик, и ребята уже не могли удрать: очередь втолкнула их в кабинет казни.
Монахи в рясах, засучив рукава, стояли со сверкающими щипцами в руках. Три низких кресла с железными скрепами ждали жертв.
— Садитесь живей! — крикнул дородный монах с мускулистыми руками. — Какой зуб болит? Откинь голову.
Бенце сел и откинулся назад: он очутился почти в лежачем положении. Монах стал позади него и щипцами постукивал по зубам мальчика.
— Этот?.. Этот?.. Говори живей! А то ошибешься, и тогда я буду виноват, что здоровый зуб выдернул.
— Этот… — простонал Бенце испуганно.
Монах схватил зуб, коленом оперся о стул, несколько энергичных рывков — и зуб был вырван. Швырнул его в корзину, где дюжинами валялись окровавленные зубы.
— В прихожей сполосни. Ну, поворачивайся!.. Следующий!
Бенце едва поднялся, и следующий тут же лег на его место. Выходя, мальчик слышал:
— Этот?.. Этот?.. Живей отвечай!
Бенце подошел к длинному умывальнику, где Мартон уже полоскал рот и улыбался ему. Потом они ушли. Перед домом монашеского ордена «Милосердных» тротуар краснел кровяными пятнами, точно после битвы: это плевались выходившие. Ребята купили на четыре крейцера три булки и осторожно начали грызть их окровавленными зубами.
Густые платаны затеняли прибрежный бульвар Дуная, катилась широкая река, бежали пароходы. Гнулись по ветру и гудели деревья. На другом берегу Дуная сверкало во мгле здание парламента, и справа от ребят стояли дома, защищенные чугунной оградой. Тишина и покой повсюду. Как будто они попали в особый мир. «И кто здесь живет?» — думали ребята…
2
Смеркалось. Кровь уже перестала сочиться из десен, когда Мартон, прочитав до конца новую книжку детективного романа о Нике Картере «Плен Иды Картер», стал думать о том, как провести остаток дня. Он тихо мурлыкал про себя песенку, которую пел знаменитый сыщик, давая своей племяннице, Иде Картер, запертой у бандитов, знак, что он пришел и пусть она не боится, — он освободит ее.
С нетерпеньем жду тебя, обожаемый ангел мой.
И днем и ночью — всегда снишься ты мне…
Мелодию Мартон придумал сам, и ему в голову не пришло бы, что Ник Картер, «превосходный сыщик», пел эти слова на другой мотив.
