— Верно… — неуверенно подтвердил Новак.
— А в таком случае налегайте на бойкот домовладельцев. Идет?
— Идет! — улыбнулся Новак.
— Вы ваялись бы за работу в страховой кассе? — спросил неожиданно Шниттер…
— Н-нет! То есть я еще об этом не думал.
— Подумайте. Ну, всего хорошего!
Новак ушел.
Он остановился перед одним магазином и стал смотреть на выставленные в витрине сорочки. «Если долго будет так продолжаться, я стану глупее, чем был в учениках. Тогда я думал так: поступил в союз, вступил в партию, борюсь честно — все в полном порядке. Видно, не так просто. Нужно еще что-то, еще кто-то, кто бы объяснил, как тогда, как надо обращаться с инструментом… — Он поправил шляпу перед зеркалом витрины. — Но бойкот домовладельцев — это хорошая штука!»
8
Господин Фицек чувствовал себя утомленным. Под глазами у него залегли круги, и, хотя он почти ничего не делал, все-таки чувствовал себя таким разбитым, как будто семь суток глаз не смыкал. Настроение его испортилось, он стал еще раздражительнее. После первого же возражения, сделанного кем-нибудь из домашних, кровь у него приливала к голове, он взрывался; но гнев его теперь только частично обрушивался на других, а в большинстве случаев он обращался против него самого, и Фицек сам себя мучил: кипятился, беспомощно вертелся.
«Ну разве стоит жить? — думал он. — Борешься, борешься — и все напрасно! И для чего живет человек? Ради детей? Они вырастут и тоже плевать захотят. Уйдут, оставят бедного отца. Ну для чего же мучаюсь я тогда? Чтобы Фрид еще на сто форинтов ограбил меня, или ради Поллака, чтобы тот выстроил себе еще одну палатку? Выстроит… Ну, пусть строит, но хоть платил бы форинт семьдесят пять… немного медленней строил бы… А для чего мне быть кирпичом?»
— Человек — кирпич, — заявил он как-то ночью, во время бессонницы, жене. — Кирпич…
«Рассчитать учеников? Отпустить? Хозяин дома не отступит, и что скажут соседи?.. «Фицек снова прогорел», — и здороваться со мной не будут. Но — чтоб их проказа заела! — не хотят здороваться, так и… Кобрак, твердые расценки, Фрид, Мейзель, Поллак… Не стоит жить! Человек — кирпич. Кирпич для других! Перережу себе горло — и был таков. Пусть делают что хотят! Дети?.. Меня уже ничего не интересует, мне уже все равно…»
Он вылез из постели и в одной рубашке и подштанниках остановился, как это обычно делал в таком состоянии, у окошка мастерской. Смотрел на улицу, на прохожих тупо и равнодушно.
«Все устраиваются. Рейнгард богатеет изо дня в день. Почему же только я никак не могу выбиться в люди? Мне никто не помогает. Шимона охраняют твердые расценки. Фрид имеет дом и — хоть вёдро, хоть ненастье — получает прибыль. Поллак нашел свое счастье. Только до меня нет дела никому».
Он улегся обратно в постель и повернулся к жене.
— Берта, что мне делать?
— Не знаю, Фери.
— Уволить учеников?
— Все равно выгоды от них никакой.
— А потом чем жить будем?
— Обыкновенной работой.
— Все меньше и меньше починки. Съест меня, вот увидишь, съест механическая починочная. Нельзя с нею конкурировать, Берта, у меня пятеро детей. Пятеро голодных ртов! Господи боже, что же мне делать?
— Не знаю, Фери.
Две головы думали, лежа на красной наволочке подушки: измученный, нервный г-н Фицек и жена, смотревшая в потолок усталыми, окруженными синевой глазами. Г-н Фицек закрыл глаза. «Ничего я уж не хочу… один, два, четыре — это уж кому-нибудь другому. Я готов отказаться от всего. Только бы прожить как-нибудь в этой волчьей яме. Вот и все! Положим, я рассчитаю часть учеников, часть оставлю… и одного подмастерья. На Поллака больше не буду работать, только на заказчиков. Тогда смогу конкурировать. Дешевле смогу чинить. Может быть, за столько же, как и механическая?»
Тело его охватило тепло, и мысли понеслись, как стаи улетающих ласточек. «Да. Это единственный выход. Шимон пусть уйдет. Флориан останется. Из семи учеников уволю четырех — тех, что хуже всего работают. Трех оставлю. Эти уже скоро будут работать не хуже подмастерьев: Лайоша Рошту, Элека Экштейна и Лайоша Бенце. Тогда буду работать только на заказчиков. Смогу конкурировать. Подсчитаем. В механической починочной подошва стоит форинт. У меня — полтора. Смогу ли я делать за форинт? Один ученик, если на него нажать как следует, сделает в день три пары. Это три форинта. Кожа на одну пару — шестьдесят крейцеров. Остается от них форинт двадцать. Питание в день полфоринта. С одного ученика остается восемьдесят крейцеров. С трех — два форинта сорок. Но ведь это же гораздо лучше, чем работать на Поллака. Я же смогу конкурировать… конкурировать!..»
