Но, может быть, они не собирались поддерживать предпринимателей, а просто хотели, чтобы стихийные забастовки не истощили кассу союза? Это правильно. Союз нельзя истощать материально, а то он развалится. Значит, они снова были правы… Нет, все-таки они льют воду на мельницу предпринимателей, а этого социал-демократ не должен делать… Ну, а что же надо было делать?.. Или вот еще: наборщики ушли с демонстрации, потому что забастовка объявлена была только на полдня. Шниттер говорит, они поступили верно, потому что дисциплинированные социал-демократы считаются с распоряжениями. До двенадцати так до двенадцати. Неправо было руководство, объявив полдневную забастовку. Шниттер признал свою ошибку, не то что я… Да, верно. У него хватило храбрости, мужества… Но если я уже на демонстрации, могу ли покинуть ее потому, что она кончится часа через два, а время рассчитали неправильно? Постановлено было: демонстрировать. Думали, что для демонстрации хватит половины дня, но не хватило… Разве я могу из-за этого прекратить всеобщую забастовку? Уйти с демонстрации? Ведь я же испорчу все дело».
«Ладно, ладно, — отвечал ему воображаемый Розенберг, — мы не уходили с демонстрации, мы организованные рабочие, честные социал-демократы, но извольте получше рассчитывать время! Пришли мы на демонстрацию, товарищ Новак, верно? Но речь шла о половине дня, так мы и заявили предпринимателю. Если мы требуем, чтобы он придерживался коллективного договора, то и он может потребовать, чтобы мы его не обманывали! В этом все дело. Мы с ним равные стороны, и у нас равные обязанности».
— Какие же равные стороны? — закричал вдруг Новак громко. — Выходит, что предприниматель ровня рабочему… Ерунда, никогда этого не было.
…Он пошел на собрание, где отчитывался Шниттер. Пробрался в первый ряд. Зал был набит битком. Новака охватило то особенное теплое чувство, которое появлялось у него всегда, когда он был среди своих.
Шниттер вошел в зал. «Ничуть не изменился», — подумал Новак. Редактор взошел на эстраду и начал свою речь. Не изменилась его манера говорить. Сначала он, выжидая, чтобы зал совсем затих, произносил слова спокойно, почти тихо, с большими паузами, так что слышавший его впервые мог подумать, что перед ним стоит неопытный оратор. Затем он стал говорить увереннее, быстрее, к середине доклада говорил уже в полную силу, и когда он целиком овладел вниманием слушателей, когда зал думал, что вот теперь Шниттер достиг кульминационного пункта, тогда докладчик собрал все силы, еще один рывок — и вихрь аплодисментов заглушил последние его слова.
Новак слушал доклад, и вдруг ему показалось, что когда во время паузы Шниттер приглядывался к залу, то нашел его, и с тех пор временами взгляд Шниттера останавливался на нем, иногда он говорит даже как будто только для него, как бы желая убедить его одного.
— Венгрия должна из феодального государства, — говорил оратор, — превратиться в государство капиталистическое, и эта необходимость определяет основную тактику партии. Социал-демократические рабочие в первую очередь должны бороться, — он обратился, как казалось Новаку, прямо к нему, — за то, чтобы Венгрия превратилась в буржуазно-демократическое государство в европейском смысле этого слова.
В голове Новака промелькнуло:
«Как же так? Разве у нас нет капиталистов, одни только помещики? А я на кого работаю, не на капиталиста?.. Я и миллионы других рабочих… Венгрия ведь не только крестьянская страна… Нет, здесь опять что-то неладно… Ну, а если мы станем буржуазно-демократической страной, тогда уже разве все в порядке? Разве задача социалистов сводится только к тому, чтоб помочь буржуям забраться в седло, а потом снова быть под ними клячей? Почему не говорит он о том, что дальше будет?»
— Поэтому наш основной вопрос — вопрос о всеобщем избирательном праве, — продолжал оратор. — Поняли, товарищи? — крикнул он прямо в сторону Новака. — Поэтому нужно сконцентрировать все силы для завоевания избирательного права, поэтому надо закрепить завоеванное и до тех пор не идти дальше. Поэтому надо срезать все наросты с тела партии и союзов и пресекать все стремления, направленные в другую сторону. Поэтому дисциплина является первостепенным вопросом. Избирательное право! Вот та ось, вокруг которой и в дальнейшем должно вращаться все наше движение!
