— Я, господин Фицек, ничего не требую! Покупателей я не вызываю. Все приходят по доброй воле. Глаза есть — посмотрит, купит и уйдет. По мне, может вернуться обратно: дескать, так и так. А я отвечу: «Вы бы, милостивый государь, раньше смотрели». И вам я тоже ничего другого сказать не могу. Возьметесь — ладно. В неделю можете получить тридцать пар, сорок пар, сколько хотите, у меня работы завались, — можете стать мастером с дюжиной подмастерьев.
— Но, господин Поллак, как же могу я работать с подмастерьями? Взгляните. — И г-н Фицек взял карандаш, послюнил его и на обрывке газеты начала писать цифры: писать цифры он уже научился.
Господин Поллак продолжал ходить взад и вперед. Он любил прохаживаться и в это время говорить со своей жертвой, показывая, что все ему не важно, что слушает он только краем уха и он никого не упрашивает и не уговаривает.
Господин Фицек писал цифры и следил за Поллаком, который разгуливал по палатке.
— Как же я буду работать с подмастерьями? — зашагал вслед за ним г-н Фицек. — Взгляните… Согласно расценкам подмастерье получает за союзку форинт. — И он написал на бумаге единицу. — Что же теперь делать с оставшимся полуфоринтом?..
Написав несколько цифр, он старался сунуть бумагу под нос непрерывно шагавшему г-ну Поллаку: может, увидев цифры, он станет уступчивей. Но лавочник даже взгляда не бросил на бумагу.
— Расценки? Смешно! Ну где это слыхано — ботинки для площади Текели делать по расценкам?
— Но, господин Поллак, иначе подмастерья не пойдут!
— Это не мое дело, господин Фицек. Я уже сказал, что могу достать мастеров, сколько влезет. Я никого не зазываю. Вы, господин Фицек, сами пришли ко мне. Я не таю шила в мешке. Мы — на площади Текели. Приходите ко мне домой, — конечно, когда я приглашу вас, — или в кафе, на партию в преферанс, там мы не будем на площади Текели, там я буду разговаривать иначе. А теперь мы здесь. Вы это, видимо, забываете, господин Фицек. Поступайте, как хотите! Сапожников я найду сколько угодно: вот Вертхеймер, Кечкеш, Карпел и другие еще — все делают за полтора форинта. Я плачу сразу! Кожа для верха — газетная бумага? Пожалуйста! Подошва из промокашки? Будьте так любезны! Лишь бы покупатель не заметил, пока он в лавке. Потом? Но ведь мы на площади Текели… А эту бумажку положите в карман. Цифры каждый умеет писать. Заработать цифры — вот что надо уметь… На меня работают двадцать мастеров. Я никому больше полутора форинтов не плачу.
Фицек еще некоторое время пытался сунуть под самый нос Поллака бумагу, на которой были написаны всего три цифры: 3, 2 и 1, но когда торговец прикрикнул на него: «Положите бумажку!» — г-н Фицек прислонился к кассе и оттуда стал глядеть на разгуливающего владельца палатки.
— Те… господин Поллак, все работают без подмастерьев. Кто один, кто запряг свою жену, кто детей… иначе невозможно за полтора форинта.
— Господин Фицек, я уже сообщил вам, что детали меня не интересуют!
В эту минуту в дверях лавки появились старуха и подросток — с виду ученик-мастеровой. Мальчик оглядывался, как будто искал кого-то; сначала глаза его остановились на г-не Фицеке, но, видимо, он искал не его, так как стал качать головой.
— Нет, не этот! — Затем, увидев разгуливавшего Поллака, вскричал: — Да, мамка, здесь, здесь купил!
Мать, в черной юбке и черной косынке, подошла к столу и дрожащими руками развязала сверток; в нем были ботинки. Господин Поллак на секунду удивленно остановился.
— Сударь мой, — начала женщина в черной косынке, — мой сын позавчера купил здесь пару башмаков, и вчера… — Голос ее прервался от волнения, — шел дождь и…
Она подняла башмаки. На подошвах уродливо зияли огромные дыры, и старуха показала два куска смолы одинакового с дырками размера.
— Как же это так, сударь мой? Заткнули дырявый башмак смолой и так продали… Как же это может быть?
— Что прикажете, сударыня? — спросил г-н Поллак, снова приступив к прогулке. — Зачем пожаловали? Чтоб я засунул смолу обратно в башмак? Это вы и сами можете сделать, для этого не стоило так далеко ходить. Где живете?
— На улице Лилиом.
— Ну, вот видите! Пешком больше часу.
