— Расскажите, господин Фицек, как вышло дело? Кто председатель, есть ли у вас уже помещение?
— Председатель я, — сказал г-н Фицек. — Помещения еще нет, но будет. Я только хочу вас предупредить: быть беде. Давайте кожу дешевле! Вы как думаете, что я такое?.. спереди подмастерье, сзади Поллак… Вы как думаете, что я такое? Доколе буду терпеть?
Мейзель задал еще один вопрос:
— И сколько у вас человек?
— Много. Все. Все сапожники.
В лавке было несколько сапожников, закупавших кожу. Мейзель спросил их:
— Скажите, господин Бурделак, вы член этого союза ремесленников? Нет? А вы, господин Секфю?
Секфю недвусмысленным жестом показал на Фицека, затем на свою голову.
— Ах, так! — вскричал Мейзель. — Видите ли, господин Фицек, я с удовольствием давал бы кожу хоть за шесть крейцеров, но не выходит. Оптовый торговец не дает.
— Пусть организуется и оптовый торговец. Прав я?
Мейзель не хотел спорить.
— Ну ладно, господин Фицек. Вы правы… Я скажу ему. Еще что прикажете, господин Фицек? Прибыло первосортное шевро. Годное до последнего кусочка…
В это мгновение приказчик, напрасно пытаясь удержать смех, расхохотался. Засмеялись и сапожники. Фицек озирался, как человек, только что пробудившийся от сна.
— Смейтесь, смейтесь! — закричал он измученным голосом. — Посмотрим, кто засмеется последним. Я предупредил вас, господин Мейзель, — говорил Фицек, отступая к двери. — Я предупредил вас — И он удалился.
Приказчик не мог удержаться от замечания:
— Господин хозяин, ведь это же осел! Почему вы не сказали ему?
— Позвольте, господин Фечке, я знаю, что Фицек осел, господа сапожники тоже это знают, но все-таки не надо смеяться в глаза… еще потеряем покупателя. А этого смех не стоит… поняли?
— Да, — ответил приказчик и бросил на весы подошвенную кожу.
Лицо его было хмуро, почти торжественно.
4
Закончился учебный год. Отто окончил четыре класса городского училища, и его отдали учеником, вернее, практикантом к литографу Шаркади на улице Калмана, ввиду того что у мальчика «склонности к рисованию».
Выбору профессии предшествовали долгие споры. Фицек все еще стоял на том, что парню умнее всего было бы изучить сапожное ремесло и именно сейчас — ведь ребенок окончил четыре класса и он «ученый человек», из которого если сделать управляющего, то мастерская быстро расцветет, а затем хорошая партия и… Кроме того, Кобрак или Туруль с удовольствием дадут филиал такому «ученому человеку» и счастью их было бы положено основание.
— Дорогой сын мой, не стыдись ремесла своего отца, а то за полчаса выбью из тебя все, чему тебя восемь лет учили. Собью эмаль с твоей физиономии.
Но помехой снова было упрямство жены.
— Нет и нет! Достаточно с меня в доме и одного сапожника…
Основное различие между Фицеком и его женой было в том, что перед любым решением Фицек заговаривал всех до одури, грозил всем, а когда надо было решать, уступал. Жена его едва произносила несколько слов, иногда даже не отвечала, но упрямо и решительно годами стояла на своем и в конце концов проводила свою волю. Так было и с учением Отто. Один скандал сменялся другим. Фицек боролся уже не только за то, чтобы приобрести «ученого управляющего магазином», но оберегал и свое отцовское превосходство, авторитет главы семьи.
— Что бы я ни сказал вам — все будто на ветер: выслушиваете, а потом, когда остаетесь одни, смеетесь. Пусть хоть это звездное небо рухнет, а я докажу, что этот щенок будет сапожником!
Жена не искала превосходства и никакого авторитета не желала сохранять, не соревновалась с ним; эта сторона дела ее не интересовала; но зато еще тверже решила, что сын не будет сапожником, потому что все сапожники нуждаются. «Самая плохая специальность, хуже всего оплачивается, и все страдают».
Так упрямо и всеми способами годами вела борьбу против мужа жена Фицека. Иногда г-ну Фицеку казалось, что он сам хочет того же, что жена, а иногда днями длились приступы гнева, и тогда весь дом был настороже.
— Лучше всего, сынок, подождать. Он перебесится, забудет, чего хотел, надоест ему и скажет: «Делай, что хочешь!»
Такая же борьба происходила четыре года тому назад, когда Отто записали в первый класс городского училища и надо было платить четыре форинта за запись.
