Он снова сделал паузу. Вертхеймер молча налил чернил в коробку из-под сардин и окунул в нее испорченную зубную щетку.
Фицек прищурился, посасывая усы.
— Вот возьмем, к примеру, новые башмаки. Попробуйте конкурировать с Кобраком, Турулем… Не выйдет, господин Вертхеймер. Я попытался. Не вышло. Почему? Потому что Кобрак кожу получает оптом, дешево, прямо с завода. А нам кожевник дорого продает. Организуешься, — шептал он, — плати за союзку форинт. Не платишь — нет подмастерьев! — Он снова повысил голос и, не нагибаясь, дул в ухо сидящего Вертхеймера: — Организуешься — кожа станет дешевле! Мейзель не даст? Не нужна его кожа. Ни один сапожник не купит. В этом все дело! Нам, господин Вертхеймер, надо организоваться.
Вертхеймер плюнул.
— Ну и организуйтесь!
— Дорогой господин сосед, вот это да! Вот это разговор! — Фицек улыбнулся, потирая ладони. — Я как раз потому и хожу. Я организую всех будапештских ремесленников против Поллака, против торговцев кожей… и увидите, какая у нас будет золотая жизнь. Каждое утро цыпленок на завтрак, а на ужин — яичница из шести яиц. Я рад, господин Вертхеймер, что вы тоже поняли! — Фицек положил руку на плечо Вертхеймера. — Рад, очень рад.
— Организуйтесь, — повторил Вертхеймер.
— Ну, тогда живо дайте форинт. Платите всего форинт взноса в неделю, и я осчастливлю вас.
Вертхеймер положил башмак и поглядел на Фицека.
— Что?
— Взнос — один форинт… Ну, ведь это не деньги… если подумаете о будущем… Платите мне. Я собираю для нужд организации.
— Я, господин Фицек, и стакана холодной воды не дам.
Фицек позеленел.
— А вы, господин Вертхеймер, как думаете: организоваться можно просто так, без денег? — Он описывал руками круги. — Подмастерья платят в союз? Платят. И у них есть твердые расценки. Как вы думаете?
— Так, что даже стакана сырой воды не дам.
Фицек возмущенно пригрозил Вертхеймеру:
— Примите к сведению, что тогда вы останетесь неорганизованным!
— Таким был и до сих пор.
— Так вы готовы погубить все ремесло?
— Да не квакайте вы столько, лучше садитесь и работайте. Работать ему не хочется, вот и лезет организовывать. Другой пусть платит, а вы организовывать. Кого организовывать, как организовывать, для чего?
— Я уже сказал.
— Чепуху болтаете.
— Я?
— Вы!
— Я?
— Вы! — сказал Вертхеймер спокойно и даже прибавил: — Не просто чепуху, но даже трехэтажную чепуху.
— Слушайте, господин Вертхеймер, ваше счастье, что я у вас в мастерской, а то я не потерпел бы оскорблений.
Вертхеймер встал, стряхнул с зеленого фартука обрезки кожи и откуда-то сверху, почти с потолка, поглядел на Фицека, уставившегося на него.
— А вы, господин Фицек, не терпите!
— Ваше счастье, что я у вас, — повторил г-н Фицек.
— А вы считайте, что не у меня.
— Словом, опять меня оскорбляете?.. Осторожнее, господин Вертхеймер! Для меня нет ничего дороже чести… Я способен умереть ради чести!
Но Вертхеймера и это не растрогало. Он повернулся спиной, нагнулся, поискал какую-то старую заплату и из-под руки сказал взволнованному Фицеку:
— Если вы всячески желаете этого, то я, господин сосед, так могу вас ударить, что вы станете еще на два пальца короче.
Более оскорбительного он сказать не мог. На два пальца короче! И к тому же как сказал — стоя задом, нагнувшись так, что г-н Фицек не мог ему смотреть в лицо.
Фицек задыхался.
— Дерьмо! — пробормотал он и вышел.
«Ну погоди же! — Лицо мастера пылало, усы дергались. На улице он дал волю своему гневу: — Я тебе дам! Мы тебе зададим — мы, организованные ремесленники! Мы тебе кишки выпустим! Не будет пощады! Пошли к Мейзелю!.. Я скажу и ему: пусть потом не жалуется, что не сказал вовремя, что не предупредил его. Я, господин Мейзель, предупредил вас, чтобы вы дешевле продавали кожу, а то получится беда».
Он пересек площадь Калвария и влетел в лавку Мейзеля.
— Господин Мейзель, я пришел предупредить вас.
— О чем, милый господин Фицек?
— О том, что организуется союз ремесленников. Мы вырабатываем твердые цены. Килограмм кожи не пять, а два пятьдесят. Поняли? Не дадите за столько, покупать не будем.
Мейзель заморгал. Союз ремесленников. Об этом он еще не слыхал никогда.
