Новак минуту молчал. Снял огарок с уже совсем почти догоравшей свечи.
— Может быть, вы, товарищи, и правы. Надо подумать… Может…
Из угла снова послышался резкий голос. Новак теперь узнал его, — это был тот человек, который говорил в лесу: «И скотине лучше живется, чем нам, ее хоть каждый день кормят».
— Может быть, — кричал он, — может быть? Не может быть, господин механик, а так и есть!
Свеча потухла. Наступила темнота. Но спать на этом душном чердаке никто не мог. Тонкий резкий голос продолжал:
— Светит луна. Рошта, нет у вас какой-нибудь свеженькой газеты?
— Есть.
— Пойдите к окну, — продолжал тонкий голос, — почитайте. Послушаем, что пишут в городе. Может, и про нас вспомнили.
Рошта вытащил «Непсаву», откашливался некоторое время, потом передумал.
— Читайте, господин механик. Вы буквы лучше знаете. Мы послушаем.
Новак взял газету. Ему уступили место у оконца.
— Что читать?
— Все прочтите, с начала до конца. Время терпит.
Новак напряг зрение, стал читать при свете луны. На чердаке лежали сорок четыре человека, но даже очертания их лиц нельзя было различить. Новак только чувствовал их, слышал дыхание.
— Передовица, — сказал он. — Словом, первая статья. «Отставка Криштофи… очень жалеем… в министерском кресле сидел министр с европейским кругозором…» Приказ капитана Боды прислугам.
— Каким прислугам? — послышалось из темноты.
— Да девушкам, работающим в городе, прислугам.
— А-а!
— «…своим беспутным поведением дискредитируют девушек, работающих честно. Я помещаю их под полицейский надзор…»
— Вот это да!
— «Русская революция… Крестьянские забастовки в Малороссии. Бастующие крестьяне в Киевской губернии в последнее время подожгли двадцать три усадьбы…»
— Здорово!
— Хорошая страна…
— Малороссия…
— «Социал-демократическая партия провозгласила лозунг, что надо делить помещичьи земли…» — читал дальше Новак.
— Вот теперь уж я не понимаю…
— Чего не понимаете, товарищ Рошта?
— То, что сейчас прочли… У нас социал-демократы не хотят землю делить…
Новак кашлянул.
— Но ведь то русские…
— А они разве не социал-демократы?..
— Социал-демократы. Но там… там условия другие.
— А-а… условия, — сказал Рошта и зевнул. — У бедняка ни там, ни здесь нет земли.
Новак смущенно вертел газету. Сердился, что его так обрезают.
— Ну, еще немного почитаю — и будет на сегодня.
Он хотел еще что-то сказать, но передумал. «Когда поеду обратно в Пешт, поговорю об этом, спрошу. А то я дурее семи ослов».
Новак прислонился к раме окна.
— Товарищи! — обратился он во тьму чердака. — Товарищи! Дело обстоит таким образом, что…
Но не мог продолжать, потому что со двора послышались крики:
— Слазьте с чердаков!
— Что такое, что случилось? — закричали крестьяне.
— Слазьте с чердаков! Завтра утром приступайте к работе. Отец игумен удовлетворит ваши требования…
ТРЕТЬЯ ГЛАВА,
в которой будет рассказано о сверхклассической эксплуатации и о том, как достается народу. В то же время на г-на Фицека находит организационное бешенство, и он так же как венгерская социал-демократическая фракция парламента, предупреждает своего противника, чтобы тот исправился, а не то ему несдобровать
1
Сегодня утром г-н Фицек не работает. Сегодня утром г-н Фицек строит планы. Может быть, на него нашла лень, не хочется работать, и поэтому он планирует, может быть, он строит планы для того, чтобы не пришлось работать, когда они станут действительностью. Наконец, возможны оба предположения. Одно несомненно, что сегодня ему работать не хочется. Жена заметила это еще рано утром, когда муж, лежа в постели, жаловался на поясницу, на то, что всю ночь ворочался, что эта поганая боль всю ночь терзала его и он ни на секунду не сомкнул глаз.
— Тебе все равно, хоть сдохни. Посмотрим, что ты тогда будешь делать со своими огольцами.
Жена, верная своей привычке, ничего не ответила: такие случаи ей уже были знакомы, любое замечание лишь усугубило бы «болезнь». Только мельком подумала она о том, что ночью два раза перепеленывала маленького и г-н Фицек сладко храпел.
Но в такое время молчание не по душе г-ну Фицеку. Оно придает ему только еще больше неуверенности. А он хочет быть уверенным в своей болезни, хочет, чтобы и другие признали его больным, и тогда не надо будет садиться за верстак. Он перевернулся в постели и застонал:
