Когда он только переехал туда из Буды, он не понимал, чего хотят от него ребята, вымогающие пошлину: «Эй, фраер, отломи монету, а то ног не соберешь!» «Фраер». «Отломи монету». Тогда он не знал, теперь знает. Теперь он хоть не теряется среди них. Но и кроме этого, есть еще много непонятного, а спросить не у кого.
Например, позавчерашнее стихотворение в «Непсаве». Прочел раз, два… и не понял, о чем в нем толкуют. Глуп еще или… что за черт? Мало он знает, больше надо было бы в школу ходить… «Апрельский серебряный дождь…» Стихотворение… стихотворение… Так ведь никто не говорит. Или, может быть, для того и пишется стихотворение?..
А как Лайош Рошта говорит?.. Это опять иначе. Тихо, медленно, не так, как токари с сельскохозяйственного. Что-то они сейчас делают: маленький Паулик, Небель?.. Ей-богу, совсем он уже и не сердится на него… Те быстро отвечают, неожиданно, задорно, едко, как кислота, или хлестко, как молот, которым работают…
«Не знаете вы нашей долюшки-судьбы!» — сказал ему Лайош Рошта. «Доля, судьба…» И судьба и доля. Почему? Никогда не слыхал раньше… «Смотри, народ, как бы мякину не дали вместо пшеницы!» — кричит Лайош Рошта, главарь банды… «Главарь банды…» Мякина?.. «Да и жена моя разродилась». Скотина может разродиться, а человек?
Рабочие здороваются друг с другом коротко: «Здорово! Здорово!» А то и этого не скажут — только стукнут кулаком по столу, вот и поздоровались. А эти: «Желаем вам счастливого дня, дай-то вам бог доброго утречка». Длинно, размеренно.
Другие края. Особый мир. Но погоди! Вот взять машину для перемалывания кукурузы, которую изготовили на сельскохозяйственном. Купил ее Лайош Рошта, чтобы она сгрызла его землю? Что говорит партия? Землю дать? Не давать? Что говорят они? Что говорят русские крестьяне?
Постепенно исчез Лайош Рошта, жующий сало, и вместо него показалось милое умное лицо Шандора Батори, даже голос его слышится Новаку: «Вытолкнули меня отовсюду. Никому, кроме матери родной, я бы так не обрадовался, Дюри». «В Альтоне распорядители тоже арестовали тех, кто бросал реплики… Что это такое? За что? С кем идти?..»
А теперь Антал Франк прислонился к железной шторе. «Их тоже арестовали, — сказал он, — что-то неладно. Я спать хочу…» — «Ступай ложись, я еще выпью кружку…» — «Что делается в союзе по вечерам, во дворе? Сколько разговоров, шуток! Токари, слесари… товарищи… С кем, если не с ними? Только с ними! Но как?..»
Новак уже доходит до большого леса, хочет обернуться, чтобы найти башню монастыря, когда вдруг сквозь деревья просачивается свет и доносятся голоса. На мгновение он останавливается, и в мозгу у него пробегает слово: «Японец». Но затем он кашляет и осторожно направляется туда, откуда слышатся голоса. «Что это может быть? Что за чертовщина?..»
Трещат ветки: тень с огромной дубиной останавливает его:
— Кто это?
— Я!
— Что за я?
— Дёрдь Новак.
— Чего тебе нужно здесь?
Он не знает, что ответить.
Показываются несколько человек, привлеченные громким разговором, среди них Лайош Рошта. Новак сразу узнает его костлявое лицо, озаренное сочащимся сквозь ветви светом. Рошта тоже узнает его.
— Все в порядке. Это механик. Организованный рабочий. Как вы попали сюда, товарищ Новак?
— Гулял, товарищ Рошта. Такая духота, что никак не заснешь.
— Ну, ежели гуляли, так оно лучше будет, коли вы с нами останетесь, а там вместе пойдем обратно.
Новаку даже в голову не приходит, что пригласили его потому, что не доверяют, потому, что Лайош Рошта думает так: «Еще донесет кому-нибудь, прежде чем кончится. А ежели кончилось, может идти хоть к самому папе римскому. Тогда мы уже свое скажем…»
— Так останьтесь с нами, — произносит он громко, — коли уж гулять пошли…
Картина, представившаяся Новаку, приводит его в еще большее смущение. Она еще более удивительна, чем те странные слова, которые он сейчас слышит впервые. В лесу, на лужайке, сидят сотни людей. Лайош Рошта говорит. Оживают картины тяжелой нужды, зимней голодовки. Перед Роштой на длинной палке висит фонарь. Свет падает на сидящих в первых рядах. Новак видит лишь силуэты людей — они теряются во мраке темного леса. Может, их тут сотни, может, и тысячи. Иногда, словно у волков, сверкают глаза.
