Нос поудобнее откинулся в кресле. «Что-то выйдет из этого?» — подумал он. Флориан съежился и смущенно посмотрел на Новака. На кровати кто-то задвигался.
Новак только сейчас заметил: кудрявая женщина подняла голову, оперлась на локоть и закурила папиросу. У нее было такое красивое лицо и такие огромные, подернутые влагой глаза, что взгляд Новака некоторое время задержался на ней.
Новак уже знал, что Японец не отошлет людей. Он сделал последнюю попытку:
— Скажи, Шани, ты что это вообразил обо мне? Или думаешь, что я эстергомский кардинал и пришел тебе проповедь читать? Холера тебе в живот! Проповеди захотел! Я пришел посмотреть, что ты делаешь. Тебе разве все равно: ползаю ли я на животе или на ногах хожу, есть чем брюхо набить или побираюсь, доверенный я или тряпка половая, развелся ли, умер ли, жив ли?.. Мне не безразлично, что ты делаешь. Ну… вот и все. Как живешь?
Батори не отвечал. Стиснув глаза в узкие щели, он смотрел в одну точку.
Новак продолжал:
— Если хочешь, давай прогуляемся. Давно мы не шатались вместе. Не хочешь сейчас, можно вечером, когда стемнеет.
Батори встал. Тряхнул головой.
— Дюри, не разводи церемоний. Я с удовольствием хоть сейчас погуляю. Мне начхать, вечер или день. Но я ни шагу не ступлю до тех пор пока ты не скажешь, зачем пришел. Понял? Я люблю тебя… Люблю тебя, — прибавил тише. — Но раз сказал — не уступлю. Я не был и не буду предателем! Здесь, перед всеми, скажи, зачем пришел. Только вместе с ними выслушаю я тебя. Здесь никто не лучше и не хуже меня.
Новак задумался: «Начну здесь говорить — верное поражение. Только испорчу, все испорчу. Лучше в следующий раз».
— Я уже сказал тебе, что я не кардинал. Тебе неприятно, что я здесь? Я, брат, могу и уйти…
— Мне неприятно? Только матери родной обрадовался бы я так, Дюри. Кто у меня есть? Скажи, кто у меня есть? Вытолкали отовсюду. Но я их так толкну, что, пока живы, помнить будут. Неужели не отомщу? Меня оплевали, опозорили, вытолкнули — и мне проглотить свою месть? Нет, дружище! Пусть моя месть идет по вольной дороге. Доброго слова не слыхал я в жизни… Ты, Дюри, был единственным человеком… Не покидай!.. — гудел его голос.
Новак подошел к другу, положил руки на плечи Японца, в глазах у него сверкнули слезы.
— Я не покинул тебя… Я пришел затем… — Он сделал паузу, и с таким напором, как пар из котла, вырвались его слова: — Уезжай в Германию, пока не поздно! Забудь все, и тебя забудут… Потом, когда-нибудь, через десять лет, приезжай обратно к нам… Понял?
— Дюри, не шути. Зачем приезжать обратно? К кому приезжать обратно? Скажи! Чего вы добились? Если еще лет двадцать будете демонстрировать, может, человек десять — вроде Шниттера и Розенберга — втолкнете в парламент. К ним возвращаться? Общественная несправедливость! В этом все дело. Я сам творю справедливость: отнимаю у тех, у кого есть, и отдаю тем, у которых нет ничего. Половина всех отнятых вещей принадлежит им. Если не нравится — какое мне дело! Я хочу свободы — и добьюсь ее. Смотри.
Он открыл один шкаф — тот был наполнен драгоценностями, открыл сундук — тот был набит сукнами.
— Очистили торговый дом Перла. Пройдись по улице Сазхаз, улице Бема, по остальным улицам и посмотри на людей: все носят мои рубашки, все ходят в сукнах Японца.
— Товарищ Батори, социализм не в награбленных рубашках, — тихо сказал Новак.
— А в чем же? — загремел Японец и захлопнул шкаф. — В избирательном праве, которое вымаливают двадцать лет?
— И оно может привести к социализму!
— Ах, и оно? И непризнанные забастовки, и исключенные честные борцы? Тебя как — еще не исключили? Не бойся, исключат, если не пойдешь по дороге твоих друзей Розенберга и Доминича. Ты и сейчас уже безработный… Мне этого теста не нужно, я хочу что-нибудь делать, действовать, чтоб чувствовалось… Наступать… Понял? Я отомстить хочу! Я задохнусь без мести. Приходи к нам, и ты не будешь нищим и сможешь облегчить страдания обнищавших. Не верь, что я ради себя это делаю.
— А ради кого? Оставь!
— Эти улицы — мой лагерь. Они любят меня, уважают, прячут, на смерть пойдут ради меня. Здесь, у них, нашел я свою честь. В других местах нет ее. — Он вздохнул. — Когда-то давно я думал, что там… союз… Шниттер… Исключили меня, посадили… Не понимаешь?
