…Вот он — ученик на сельскохозяйственном. Утром идет на работу. Он уже на углу, когда отец бежит за ним и кричит: «Сынок, деньги на обед забыл!» — и передает ему пять крейцеров.
…Клубятся тучи, поезд несется мимо темных полей. Солнца нет.
…Завод сельскохозяйственных орудий. Ученическая школа. Шани Батори Японец.
…Последняя встреча с Батори произошла еще весной, с тех пор он не видел его и не хочет видеть. Только не любил бы его так, только не был бы он таким хорошим парнем! Шани… Шани Батори… Но что же поделать? Он сделал все, что мог. Встретился с ним даже тогда, когда мог бы свое доброе имя потерять. С одним бывшим грузчиком послал Новак ему записку, и тот отвел Новака к нему, в их притон. Темные сени, запах застоявшейся пыли, запах чердака, воздух будто замер. Покривившиеся ступеньки лестницы… И как бедный парень изменился! Только глаза, эти красивые карие глаза остались прежними… Глаза Шани, Шани, который умел так сердиться и так любить… Хотя, бог его знает, и в них будто вселился какой-то тусклый блеск или усталость. Что он хотел сказать ему? «Уезжай, Шани, в Германию. Ты хороший рабочий. Тебя забудут, и ты забудешь прошлое. Уезжай, пока не поздно…» Вот что он хотел сказать. А вместо этого что получилось?
— Я пришел к тебе, товарищ Батори… Шани, — добавил он тише. — Отошли этих людей, я хочу говорить с тобой.
Худой длинноносый человек играл в карты с другим, сидевшим к Новаку спиной. Услышав голос Новака, этот человек застыл. Комната была в три окна. Куда они выходили, Новак не знал. Окна завешены. Большая комната, повсюду вещи, чемоданы, беспорядок.
Японец сидел в кресле и ел. Перед ним, посреди комнаты, стоял накрытый стол, на столе серебряный подсвечник. Вожак, видимо, пришел недавно, куртка его висела на спинке стула, сам же он сидел в одной сорочке, сдвинув шляпу на затылок.
Картежники перестали играть. Но с любопытством оглядывали Новака, а затем и сидевший спиной мучительно медленно обернулся.
«Флориан!.. И этот здесь!»
— Добрый вечер, товарищ Прокш.
— Добрый… день, — почти простонал в ответ Флориан.
В горле у Батори застрял кусок. Он отодвинул от себя тарелку.
— Садись… Чего стоишь? Ты попал в приличное место.
— Разве я что-нибудь сказал? — запротестовал Новак.
Но Японец продолжал:
— Во всяком случае, оно приличнее, чем приемная Криштофи. Если ты пришел читать проповеди о нравственности, можешь сматываться, а ребята останутся. Если же ты к нам пришел, тогда они тем более пусть останутся. У меня от них нет секретов, понял? Одно стадо, один пастух, одна семья.
Новак сел. Что же ему теперь делать? Говорить с ним в присутствии Носа и Флориана? Флориан еще куда ни шло, а вот Нос… Не нравился ему этот человек с приплюснутым большим носом, огромным ртом, прищуренными глазами, которыми он оглядывал и его и вожака. Если же настаивать на том, чтобы остаться одним, ничего не добьешься. Он знал Батори: уж если тот заупрямится, то хоть кол на голове теши.
Новак сел, проглотил свое замешательство, как нелакомый кусок, и весело, дружески продолжал:
— Что ты, Шани? Здорово получается! Приходит старый друг, а ты, вместо того чтобы радоваться, отодвигаешь от себя еду и набрасываешься на него. Что я — полицейская ищейка?.. Постыдился бы! — Увидев по глазам друга, что взял верный тон, продолжал: — И не поверишь, что ты и есть то самое знаменитое страшилище. Ты — Шани Батори… Японец!.. Японец… Ты, Шани, чтоб крокодил ущипнул тебя!.. Сколько ты дал бы, если б я под мышками притащил учителя вместе с директором? Или того «золотозубого» с сельскохозяйственного? Как бы ты теперь просил прощенья!.. Не смейся ты, чудачина!.. Тебя весь город боится! Поймают — как собаку укокошат! — Нагнулся к Японцу и строго посмотрел ему в глаза. — Сейчас же ушли этих людей! Я хочу поговорить с тобой.
С губ Батори тотчас упала улыбка, глаза его сверкнули.
Заговорил Нос:
— Хорош оратор. Трепаться умеет. Ох, и зазывала получился бы из вас! Ну, продолжайте, продолжайте, папаша!
— Цыц! — гаркнул на него Батори. — Цыц, дьявол тебя раздери! А то этот подсвечник вколочу тебе в глотку! Я сейчас говорю!.. Мой друг, мой самый старый друг пришел ко мне. Теперь мы будем разговаривать. Можете оставаться, но молчите! Говори, Дюри. У меня никто тебя не оскорбит.
