Франк было задремал, но неожиданно вздрогнул:
— Да… нет… но…
Новак посмотрел на него и вздохнул.
— Ты, Тони, спать хочешь… Ну, ступай домой. Я еще выпью кружку. Есть у тебя двадцать крейцеров?..
Франк поплелся домой, думая по дороге: «Бедный Новак! Эх, нехорошо с ним поступили».
Новак же выпил не одну, а шесть кружек и затем, по дороге домой, закричал на улице Дамьянича:
— Не оставлю!.. Кто вино-о-ват?..
Тишина. Голос его отдавался среди зданий. Придя домой, он на цыпочках вошел в комнату, тихо разделся.
В полусне он увидел: хихикал человек с телячьей головой; когда он внимательно всмотрелся, то узнал своего капрала, который через три дня после призыва влепил ему за неверное движение такую пощечину, что у него из глаз посыпались искры. Но пришлось молчать.
4
В купе Новак положил маленький солдатский сундучок на полку и огляделся. Народу ехало мало, и больше деревенских, чем городских. Он смотрел на сундучок и чувствовал себя немного по-холостяцки. Вспомнились ему солдатчина, казарма, призыв… как их посадили в вагоны… с маленьким сундучком… Господи, до чего он был пьян, когда прикрепил национальную кокарду на фуражку! Потом демобилизация… с тем же сундучком… Дёрдь Новак, господин капрал. И теперь снова пошел в ход старый солдатский сундучок… Настроение испортилось; в памяти его снова всплыла телячья голова капрала и как тот на третий день за одно неверное движение, не говоря ни слова, влепил ему пощечину.
Новак встал. Старался отогнать воспоминание. Высунулся в окно. Уже проехали Келенфельд, и поезд шел мимо желтых пшеничных полей, зеленеющих посевов кукурузы. Изредка виднелись фруктовые сады, виноградники, лесочки, затем снова пшеница, полосы, уходящие в бесконечность.
С солдатчины воспоминания перенеслись в детство. От разлитого в воздухе запаха пшеницы, от прощания и литра вина Новак немного растрогался. Когда-то в детстве у полей был летом такой запах на самой окраине Обуды, где жил его отец, «герой Кёнигреца» и возчик кирпичного завода. Там, где они жили, сразу за домом начинались поля, фруктовые сады. Повсюду работали крестьяне. Отец дома говорил по-швабски, и ребята тоже кое-что усвоили из этого испорченного немецкого языка.
Новак прищурился и сквозь сетку ресниц стал глядеть на местность. Из-за облаков то и дело выскальзывал луч солнца, бросая золотисто-желтые пятна на пшеничные полосы; остальные места коричневели. Он видел и это, и свои воспоминания.
…Школа. Гимнастический зал. Он стоит босой. Чтобы делать гимнастику, надо снять куртку. Все снимают, а он нет. У него длинный пиджак, до самых колен, пиджак когда-то принадлежал отцу. Учитель кричит на него: «Сними пиджак!» Не хочет. Лицо его краснеет. Он крепко запахивает пиджак на груди. «Немедленно сними!» — «Нет, нет… господин учитель, разрешите…» Учитель подходит к нему, хватает его за руки, и двое других ребят стягивают с него пиджак… В гимнастическом зале большие окна. Светит солнце. А он стоит без пиджака, голый. Под пиджаком не было ничего. Весь класс смеется, он же борется со слезами стыда и злобы, но плакать не хочет; тогда еще больше будут смеяться. Руки его скрещены на груди, и он с ненавистью смотрит на ошеломленного учителя, который стоит против светловолосого голого мальчика, держа в своей руке его единственную одежду.
…Вот он хочет пойти обратно домой, в Обуду. Но у него нет денег. Он бродит вокруг Маргитского моста. На острове Маргит уже зажглись фонари, и в горах Буды, как желтые маленькие звезды сквозь листву, просвечивают огоньки. На другом берегу паровая мельница. Мальчик что-то мурлычет себе под нос. Как пройти? Едут пустые телеги из-под известки. «Дяденька, возьмите меня в телегу, у меня нет денег». — «Ты что, рыжий бесенок, истратил их? Ну, влезай!» И он влезает в пустую телегу и прижимается ко дну, когда телега проезжает мимо заставы. Затем в конце моста вылезает, одежда его вся белая, в извести. Он смеется и отряхивается на будайской стороне.
…Снова школа. Приходит учитель закона божьего и рассказывает о святой троице. Трое в единстве. В единстве трое. Он не понимает… Да и неинтересно ему. Спать хочется. Вдруг на улице разразился ливень, окна настежь, приятный прохладный ветерок прокрадывается в класс, мальчик подставляет лицо ветру. На хмуром небе сверкает желтая полоса, через несколько секунд неясный грохот. «Илья-пророк играет в кегли», — шепчет он своему соседу. Сосед громко смеется. «Что ты, негодяй, смеешься?» — «Новак сказал, что Илья-пророк играет, хи-хи, в кегли». — «Кто?» — «Он!» — «Пойди сюда! Ложись, подними пиджак!» Он не слушается. Поп поднимает пиджак — и весь класс покатывается от хохота: белеет его голый зад. Священник со злобой бьет его. Проступает кровь. За окном льет дождь.
