— Ты сказал: ей-богу.
— Неправда, я сказал: лей богу.
Мештер помрачнел. Теперь, когда он авансировал поездку, было жаль аванса. Он тупо смотрел на Мартона.
— Как ты… сказал — завтра?
— Завтра.
— Ей-богу? Скажи медленно: ей-бо-гу.
— Ей-бо-гу?
— Честное слово?
— Честное слово. Он так делает: шшш…
И Мештер отдал ему остаток хлеба. Мартон проглотил его, почти не жуя.
Идя домой, он мечтал о том, что в одном из подвалов улицы Карфенштейн валяется мешок с деньгами, окно разбито, и он уносит домой много денег. Мальчик заглядывал в каждое подвальное окно.
Ночью ему снился маленький паровоз, такой же, как машина для асфальта, только меньше; он сидит в нем, а Мештера с собой не берет, потому что тот дал ему очень маленький кусок. Затем он пошел в подвал. Подвал не был темным, сверкали стены и валялись банковые билеты в десять форинтов, а в углу блестела большая куча золотых крейцеров. Он забрал их и понес домой. Когда отдал, то отец так смеялся, так смеялся, что у него даже слезы появились на глазах.
6
Однажды утром, за несколько дней до внесения квартирной платы, когда двое старших детей собирались в школу, отец побежал к Лигети и купил Отто перчатки на красной подкладке.
— Возьми, сын мой. Ходи в перчатках, не страдай, как твой отец. Холодно книги носить до школы. Береги руки. Барином будешь.
Отто, надев перчатки, смотрел на них, и огромная радость и гордость наполнили его существо. «Перчатки! — улыбался он. — Первый раз в жизни — перчатки». В семье еще ни у кого не было перчаток. И теперь нет. Только у него. Он еще раз причесался и еще заботливее разделил пробором черные гладкие волосы.
— Ну, поблагодари хорошенько.
— Благодарю покорно.
Мальчик поцеловал руку отца.
— Я посмотрю, как ты отблагодаришь на старости…
Отто пошел за этажерку в комнату и показал там перчатки остальным детям. Его огромные уши покраснели от счастья.
— Не хвастайся, — тихо сказала ему мать, — не дразни маленьких.
Мартон смотрел, смотрел на перчатки, и сердце у него заныло.
— Я тоже хочу перчатки.
Отто надел пальто и собрался идти в школу. Его школа была далеко, и ему приходилось выходить раньше. Собирая учебники, Отто захихикал и шепнул Мартону:
— Ты не получишь. Ты сопляк!
— Нет. Назло тебе — не сопляк! Получу!
Мартон пошел в мастерскую, стал перед отцом, уголки его губ опустились.
— Папа, купите и мне перчатки.
— Молчи! Нет у меня таких денег, чтобы их на ветер швырять.
— А почему Отто получил?
— Потому что ему далеко ходить и у него руки мерзнут. Когда ты будешь ходить в городское училище, и ты получишь.
— У меня тоже мерзнут руки, я тоже далеко хожу.
Мартон замолк на секунду, но, когда через этажерку увидел что Отто скалит зубы, снова завел:
— Хочу перчатки!
— Что значит «хочу»? Кто ты такой? Что? Ты сопляк!.. Берта, послушай, этот щенок «хочет»! Не получишь! Немедленно убирайся в школу!
Отто громко смеялся. Сердце у Мартона сжалось.
— Не пойду! Купите перчатки. У человека руки мерзнут.
— У человека? — Г-н Фицек бросил башмаки. — Кто это человек? Ты — червяк!.. Что? Сказал — не пойдешь? — Белки его глаз налились кровью.
— Перчатки хочу! Почему Отто получил?
— Немедленно убирайся в школу! — прогремел г-н Фицек и нагнулся, отыскивая шпандырь.
Мартон сам не знал, что с ним случилось: ему стыдно было перед Отто, который перебирал свои книги и уже не сиял, но исподтишка следил за происходящим.
— Не пойду! — И Мартон расплакался. — Не пойду в школу! Перчатки хочу!
Господин Фицек, бледный от гнева, поднялся, в руке его болтался толстый ремень.
— Плачешь? Ты плачешь? Тебе еще не из-за чего плакать! Но погоди — сейчас будет.
— Перчатки хочу, — прошептал Мартон.
Ремень рассек воздух. Фицек прохрипел от гнева:
— Перчатки?.. На перчатки!.. Не пойдешь? На́! Не пойдешь? Ты смеешь перечить?.. Отцу?.. Вот тебе!.. Ведь потом, когда вырастешь, горло мне перережешь!.. На!.. Перчатки тебе? Получай перчатки!.. Вот тебе перчатки!..
Сыпались удары. Мартон закрыл лицо. Теперь уже работал не только ремень, но и отцовский кулак. Мальчик от ударов валился то влево, то вправо. Так стояли они друг против друга — коренастый мужчина и хилый шестилетний мальчонка, беззащитный перед его страшным гневом. Текла кровь, раздавались стоны. Мартон упал на пол к ногам отца, поднял голову, и чувство самозащиты прорвалось вопреки гордости.
