— Господин Фицек, я никогда в жизни не был сапожником.
Теперь уже Фицек раскрыл рот.
— То есть как! — вскинулся он. — Не может быть! Что же вы тогда смыслите в ботинках, коже? Ведь вас подмастерья и торговцы кожей могут обмануть как хотят. Это опасно!
Шниттер улыбался.
— Что вы, господин Фицек! Для этого сидят особые люди. И для подмастерьев, и для фабриканта кож.
— Особые люди? Ну, а вы, господин Шниттер?
— На мне лежит общее руководство фабрикой, и я ведаю филиалами.
«Общее руководство… никогда не был сапожником… филиал… Странно!»
— Ну, хорошо, хотя я и не понимаю… Ведь как раз филиал… Но, господин Кобрак, тот ведь… Словом, мы с ним оба были сапожниками.
— Кобрак? Кобрак? Ну как вы могли это подумать? У Кобрака четыре доходных дома. Хоть убейте его, и то он не мог бы сделать ботинки. Он был торговцем рыбой.
— Как?.. И Кобрак не сапожник?.. Позвольте… пардон, я забыл фамилию господина… Да! Господин Шниттер, я хоть и бедный ремесленник, но прошу вас не дурачить меня! А то я сразу уйду. Вы, сударь, видимо, в веселом настроении?..
Директору уже стало любопытно, зачем пришел Фицек. Он смотрел на ерзающего человечка, на его повисшие рыжеватые усы, на его обиженное лицо.
— Присядьте, господин Фицек. Подождите. Как вам объяснить?.. Видели вы уже трамвай?
— Как же! И сидел в нем.
— Очень хорошо. Ну так вот, трамвай принадлежит обществу. Верно?
— Да БГЖО.
— Прекрасно! Ну, и как вы думаете, руководители этого акционерного общества состоят все из кондукторов?
Почва ушла у Фицека из-под ног.
— Понимаю, — пробормотал он, — понимаю… — Затем вскрикнул: — Так то общество! А ваше — не общество, это принадлежит Кобраку! И кроме того, трамвайного мастера раньше не было, а сапожный был. Башмак — не трамвайный вагон.
— Что вы говорите! Так… Слышали вы когда-нибудь об оружейном заводе Круппа?
— Нет, извините, не слыхал.
— Об орудийном заводе Шкода?
— Тоже нет.
— Ну, так Крупп — это самый большой оружейный завод в Германии. Может быть, даже во всем мире. И как вы думаете, делал ли когда-нибудь Крупп собственноручно орудия? Поняли?.. Одному человеку никогда не сделать орудия. Для этого нужны деньги, мастерская, фабрика. Поняли? Орудия один человек никогда не делает.
— Но башмаки делает! Как же получил Кобрак разрешение на ремесло, если он не был сапожником?
— Кобрак заявил, что строит обувную фабрику, понимаете? Не мастерскую, а фабрику. И на это он получил разрешение. Еще чем могу служить, господин Фицек?
Фицек стоял пораженный.
— Пожалуйста, я пришел… я не хочу конкурировать. Один раз я попробовал — не вышло… Я буду чинить башмаки Кобрака… Кесарю — кесарево… словом, Кобраку… Не будем становиться друг другу поперек дороги… Словом, не надо больше обижать друг друга, не надо бороться друг с другом… Я не спорю, что лучше: фабричные ботинки или домашнего производства, не спорю… Сейчас кум Кечкеш — знаете, торговец гусями? — дал сто форинтов, и я открою починочную мастерскую на улице Луизы… Если можно было бы, прошу филиал. Ведь вы уже раз хотели дать мне… Словом, не будем обижать друг друга. Я отказываюсь… Вы в день производите четыреста пар башмаков… Словом, не обижайте меня, я буду чинить…
Директор не знал, сердиться ему или смеяться.
— Позвольте, позвольте! Во-первых, мы производим не четыреста, а четыре тысячи пар. А что касается борьбы, то все борются. Вы думаете, Кобрак не борется? Надо бороться с помещиками, чтоб дешевле было сырье, бороться надо с правительством, чтоб оно защищало фабрику от иностранной конкуренции, бороться надо с каждой обувной фабрикой, бороться надо с рабочими, чтоб их оплата не была слишком высока. Это разве не борьба? Вы думаете, жизнь Кобрака — сплошной праздник?
Господин Фицек переминался с ноги на ногу.
— Да… очень жаль, от всего сердца жалею господина Кобрака… Передайте ему…
— Что же касается филиала… Где будет ваша мастерская? На улице Луизы? — Директор подошел к висевшей на стене карте Будапешта. — Улица Луизы… Луизы… Ну нет, филиал мы там не откроем. Обижать мы никого не обижаем. Я не знаю, зачем вы пришли, господин Фицек? Мое время дорого…
Господин Фицек поклонился.
