Тут воды воображения снова замутились, ничего не видно. Перед ним стоят несколько зингеровских швейных машинок, огромный шпандырь, огромный урезник, и, как Фицек ни напрягает глаз, он не видит машины.
«Однако я не понимаю: почему нет закона, чтобы мастером мог становиться не каждый подмастерье, а только тот, которого мастер выбирает? Остальные пусть бы оставались подмастерьями. Надо защищать мастеров… промышленность… крупную промышленность. Мастер — отец подмастерьев, их покровитель, кормилец, друг… Какой должен быть этот верстак?.. Если подмастерье занимает место только в один метр, тогда длиной в четыреста метров… Господи боже! Какой же длины вся фабрика? По меньшей мере четыреста пятьдесят метров. Четыреста коробок деревянных шпилек, четыреста больших урезников, четыреста форштиков. Но зато подмастерья изготовляют в день четыреста пар башмаков… Если на одну пару барыш в один форинт, это четыреста форинтов в день. В день! Чертовский он ловкач! Сам выдает материал на четыреста башмаков: заготовки, подошвы, стельки… Трудная работа, но выгодная. Четыреста форинтов чистой прибыли!..»
Фицек дошел до улицы Сонди, где, как он знал, помещалась фабрика Кобрака. Он разыскал здание и был ошарашен, Когда нашел его. Трехэтажный приземистый дом, длиною метров в двадцать — двадцать пять, шириною, скажем, в тридцать. «Куда он здесь ставит этот четырехсотметровый верстак?.. Нет, это глупости… Машины!»
Позвонил.
— Я хотел бы видеть господина Кобрака.
Фабричный сторож с удивлением посмотрел на него:
— Господина Кобрака?
Фицек несколько смутился. Оглядел себя, — может быть, он одет плохо и сторож поэтому повторяет вопрос? Погладил пальто, закрутил усы.
— Господин Кобрак живет в Буде, — отвечал сторож. — Он редко бывает на фабрике.
— Живет в Буде? Редко бывает на фабрике?
— Да, в Буде. Вы, может, желаете поговорить с директором, господином Шниттером? Его вы застанете в конторе. О ком мне доложить?
— Я — Ференц Фицек. Сапожный мастер.
«В Буде?.. Стало быть, он держит управляющего предприятием!»
Сторож повертел ручку телефона, затем дал Фицеку бумажку.
— Пройдите через двор, войдете в ту дверь, потом повернете направо. Там написано: «Дирекция». Спросите директора, господина Шниттера.
Фицек побрел через двор. «Может, его мастерская не здесь, может, в каком-нибудь другом месте? Буда…» Он озирался. «О, я осел! Конечно, здесь мастерская, только верстак идет вдоль стен по всем трем этажам. Вот они, машины… Ничего не вижу. Но что это за большой ремень?» Он подошел ближе и сквозь открытое верхнее окно стал разглядывать ременную передачу. Станок, на который набегал ремень, не был виден. «Ловко, очень ловко! — думал он. — Сверху свешивается подошвенная кожа и прямо узкой лентой. Сразу отмеривают для восьми — десяти пар. Гм… Это и я могу сделать. Раз в неделю выдаю кожу, и кожа будет свешиваться с гвоздя… Но зачем такая длинная, будто ремень от брюк?.. Об этом надо подумать — наверно, так легче проверять. Все подмастерья крадут… Гм! Дурак ты, Фицек! Это… ну, ясно: это ремень от машины. А машина?..» Он поднялся на цыпочки, но ничего не увидел. Двинулся дальше. Постучал в дверь конторы и вошел. Его принял очень хорошо одетый, несколько тучный человек, сидящий за письменным столом.
Фицек представился и после любезного вопроса директора начал:
— Я больше не хочу конкурировать, с меня довольно… Вы делайте новую обувь, я буду чинить ее.
Директор положил длинные тонкие пальцы на стол.
— Но, сударь, о чем идет речь?
— Видите ли, господин Шниттер… Пардон, Шниттер… Шниттер… знакомая фамилия.
— Вы, господин Фицек, может, когда были подмастерьем, состояли в союзе… Мой брат — заместитель редактора «Непсавы», Геза Шниттер.
— Никогда в жизни! Не дай бог… то… но…
— Так в чем же дело?
Фицек был смущен.
— Господин Шниттер, будем говорить откровенно. Ведь и вы до тех пор, как стали управляющим фабрикой…
— Директором.
— Все равно, пусть директором — словом, вы тоже были сапожником-ремесленником и таким…
Директор пригладил свои английские усики, напоминавшие зубную щетку. «Что это за редкостное насекомое? Что ему надо?»
