Пастор стоял в растерянности, как человек, который никак не может понять того, что ему только что сказали.
Мать расценила молчание Иштвана как подтверждение слухов и, отбросив обычную боязливость и подобострастие перед сыном, заговорила быстро-быстро, будто хотела словами отогнать надвигающуюся на них беду:
— Люди всегда много чего болтают. Чего хотят, о том и сплетничают. Если одному бедняку удается выбраться из бедности, они готовы его задушить. Мол, почему он, а не мы? Зависть их съедает. Ради них и пальцем-то не стоит шевелить! Все сплетни о дочери Бакоша они для того только и придумали, чтобы нас угробить, чтобы поссорить тебя с Берецем. Они думают, что ты глуп и сделаешь так, как они хотят. Как бы не так! Каждый человек — кузнец собственного счастья, а завидовать другим нечего. На меня, к примеру, некоторые смотрят так, будто я собственными руками задушила их родного отца. Как-то на днях встретилась я с тетушкой Юлчей Бачи. Так она меня спрашивает: «Ну как, будет у вас осенью свадьба с богачом Берецем?» Спрашивает, а у самой такая кислая рожа, будто она пол-лимона откусила. «Будет», — отвечаю я ей. «Смотрите, не пришлось бы пожалеть», — говорит она мне. «А вам-то чего переживать?» — сказала я ей. Так вот взяла да и отрезала! Мне теперь в церковь и то идти не хочется: все на меня оглядываются. Не стоят эти люди, чтобы добро для них делать. Пальцем пошевелить и то жалко! Зависть их съедает. Ну и пусть завидуют! Пусть болтают что хотят! Пусть говорят, что свадьбы не будет, а она вот и будет!..
Опустив голову, она закрыла глаза и без умолку говорила. Она говорила с такой ненавистью и негодованием, что муж прекратил свою работу и испуганно уставился на нее, словно это была не его жена, а какое-то страшное чудовище. Иштван тоже слушал мать с возрастающей тревогой: он еще никогда не видел ее такой и, разумеется, не подозревал, что она способна на такие речи. Куда девалась ее боязливость? Только что он, закрыв глаза, хотел бежать отсюда куда глаза глядят, а теперь вот стоит и не может пошевелиться.
А ведь правы и крестьяне, которые обвиняют Береца, и Хорват по-своему прав…
— Все это глупости! Чего только люди не наболтают! — проговорил наконец Иштван, желая хоть как-то успокоить домашних, и вышел из кухни.
На околице села пастора вдруг охватило такое чувство, будто он оказался в совершенно незнакомой местности. Он даже остановился и осмотрелся: не заблудился ли он случайно? Улица, дома — все было ему знакомо: сколько раз он проходил мимо них! Сомнений быть не могло: это Сапожная слободка. И в то же время все как-то изменилось.
Пастор еще раз посмотрел по сторонам.
Что же, собственно, изменилось? Разве только то, что улица почему-то была пуста, хотя под вечер обычно люди выходят из своих домов, чтобы посудачить с соседями. Правда, вдалеке виднелось несколько человек, но, как только пастор стал приближаться к ним, они быстро укрылись в своих домах.
«А может, мне это только показалось, — мелькнула у него мысль, — и они разошлись вовсе не из-за меня?»
Иштван пытался успокоиться, но не мог. Он стал внимательнее присматриваться к улице. Через несколько домов повторилась точно такая же картина: при его приближении люди расходились кто куда.
«Но почему они прячутся от меня?»
Он оглянулся: не идет ли следом за ним кто-нибудь из местных властей — сборщик налогов или нотариус? Однако позади него никого не было.
«Значит, они убегают от меня? Раньше они так не поступали. Больше того, они частенько поджидали меня, чтобы поздороваться. А вот сейчас они избегают меня… Но ведь я не сделал им ничего плохого!»
Возле дома Кардошей стояла группа людей — трое или четверо.
«Если и эти сбегут от меня, — решил про себя Иштван, — дело плохо…»
Завидев пастора, и эти люди тоже засуетились и стали расходиться кто куда. Люди расходились не спеша, но так, чтобы нырнуть в калитку своего дома раньше, чем успеет подойти пастор. Некоторые из них даже зазывали домой детишек, беззаботно игравших на дороге.
Пастор с возраставшим недоумением следил за поголовным бегством от него жителей. И чем больше он это замечал, тем сильнее сердился. Казалось, поймай он кого-нибудь из жителей — наверняка отколотил бы.
