Жители деревни не часто бывали дома, и это избавляло меня от необходимости посещать хижины, но на улице трудно было установить сердечные отношения с людьми. Царившая на ней толкучка напоминала пляжи в воскресные дни, которые я очень не любил; и хотя ничто не предоставляло таких возможностей для наблюдений, как улица, меня там постоянно отвлекали и прерывали. Зато в огородах я часто находил большее уединение, чем даже у себя дома. Постепенно я начал считать огороды наиболее благоприятным местом для деликатного дела понимания индивидуальности тех людей, которые, по моему мнению, были готовы идти мне навстречу. В этом я не отличался от жителей деревни, которые тоже пришли к выводу, что живые тростниковые ограды служат идеальной защитой в случаях доверительных бесед.
Мое первое появление в огородах немного озадачило жителей Сусуроки и вызвало у них замешательство. Такое поведение считалось странным для белого человека. Испытывая неловкость, люди были преувеличенно приветливы, а это ставило под угрозу цель моего пребывания в деревне. Вполне типичным в этом смысле являлось поведение Захо. Он был моложе Макиса (ему было около тридцати лет) и ростом выше среднего гахуку. Его тело выгодно обрисовывалось в набедренной повязке из волокнистой коры с узкой бахромой по краям. Он пришел ко мне еще до того, как я поселился в Сусуроке. В одно прекрасное утро он появился у дома Янг-Уитфорда в Хумелевеке и, сохраняя почтительное расстояние от веранды, выжидал, пока я заговорю с ним. Он сказал, что пришел от нагамидзуха, и я около часа просидел с ним в тени казуарин, надеясь завязать знакомство, которое могло оказаться полезным в первые дни в деревне. Внешне непривлекательный, он и во всех отношениях не внушал симпатии. Прежде всего, он был невероятно грязен. Традиционная прическа гахуку (длинные пряди, намазанные жиром) крайне негигиенична, однако она придает определенный драматизм высокомерному лицу, особенно когда волосы раскачиваются в такт со стремительно движущимся телом. Захо не мог даже этим похвастать. Из-за очень пышных волос, окружавших голову неопрятным, серым от пыли облаком, лицо его казалось неестественно маленьким. Грязь застревала в бровях и липла к тонким, почти невидимым волосам на ногах и груди, отчего он выглядел так, словно только что вывалялся в мусоре. Даже костяное кольцо, украшавшее его нос, было бесцветным.
Из-за отталкивающей внешности я не заметил тонкого изгиба его губ и вопрошающей мягкости взгляда. Когда он заговорил, моя неприязнь к нему только усилилась. Оказалось, что приход его отнюдь не бескорыстен. Захо не был нагамидзуха. Находясь в близком родстве с Макисом, он, однако, принадлежал к племенной группе гехамо и постоянно жил в Горохадзухе. Почти сразу же он попытался вовлечь меня в племенные распри гехамо и нагамидзуха. Детали выяснились лишь намного позже, но суть спора, по-видимому, сводилась к тому, что белая администрация признавала Макиса официальным представителем некоторых деревень гехамо, а это последним очень не нравилось, потому что Макис не принадлежал к их племени. Это было тем более обидно, что ко времени прихода белых в долину мощь и авторитет гехамо быстро возрастали. Захо хотел, чтобы я помог изменить унизительное для гехамо положение. Он сказал, что гехамо надеются иметь собственного официального представителя и назвал Голувайзо, с которым я познакомился позднее.
Я не хотел участвовать ни в каких местных дрязгах, и, хотя Захо просил побывать у гехамо и поговорить с другими людьми, у меня не было ни малейшего желания принимать его приглашение. Кроме того, мне казалось, что он принадлежит к типу «масляных людей» (выражение на пиджин-инглиш, обозначающее человека, который добивается своих целей лестью и выклянчиваньем). Я решил избегать Захо.
После переселения в Сусуроку я вскоре увидел его. Он обрабатывал огород, который был виден от дверей моей хижины. До него было рукой подать, к тому же мы с Захо были хоть немного знакомы, и он оказался одним из первых, у кого я побывал. В последующие месяцы я много раз являлся на этот огород, а также на открытую площадку на склоне холма, где в тени клещевинных деревьев стояла хижина Захо. Вспоминая о нем теперь, я вижу его сидящим на холме рядом со мной, под узором из зубчатых листьев и ярко-красных плодов, или идущим навстречу мне в то первое утро, когда я к нему пришел.
