Мадам Сплетня не растерялась тоже:
— От любой напасти лучше держаться подальше. Как в старину говаривали: «Не подставляй ногу, на самого спотыкачка нападет».
Только теперь я поняла причину, приведшую ко мне Варвару Аристарховну.
Видно, и сама она поопасалась злоязычия своего. Задумала ценою сохранения моей тайны выторговать у меня молчание.
— Нет, — снова возразила я. — Уж чего бы там ни было, я ни в какие сговоры не вступаю… Особо с язвой сибирской.
25 августа
Я выбралась из своего заточения. Много езжу верхом. Часто — на гору. Внизу под обрывом раскачивается на воде знакомая лодка-долбленка. Узнать бы, кто ее хозяин. Заметил ли он, что лодка исчезала на двое суток.
Ах, какие это были дни! Что бы ни случилось далее, а они останутся со мной! Их никто у меня отнять не в силах. Спасибо тебе, долбленка! Пусть бережно покачивают тебя прозрачные воды.
26 августа
Сегодня довелось прочесть заключительные главы знаменитого романа Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин».
Как легко откладываются в памяти, словно врезаются в нее, соловьиные строки поэта.
Много всколыхнула во мне история пушкинской Татьяны. Ведь Пушкин писал ее отчасти все с той же Наташи Апухтиной-Фонвизиной, моей любимой подруги.
Ах, Наташа, Наташа! Нет, как хочет Николай Артемьевич, а я должна написать тебе… Однако расскажу все по порядку.
Утром посетил меня сверкающий гвардеец. Впрочем, он уже не гвардеец, хотя и носит гвардейский мундир. Бывший поручик лейб-гвардии кавалерийского полка граф Броницкий Григорий Львович переведен тем же чином в инфантерию и отправлен к нам для продолжения службы.
Виной тому, как повествовала всезнающая Аврорка, постоянные дуэли. Поводы для них были самые ничтожные — чье-либо невоздержанное слово, косой взгляд, невежливый ответ. А когда не встречалось на пути ничего подобного, дуэлянт сам прилипал к кому-либо.
«Вы, кажется, желали меня оскорбить?»
«Что вы, граф!»
«Вы хотите выразить — я такой чурбан, что не чувствую».
«Что вы изволите говорить! Это даже странно…»
«Ах, я еще и странен!..»
«Но извините, граф…»
«Не принимаю никаких извинений…»
Чуть ни каждодневно имя графа поминалось в связи с громкими скандалами. Лишь высокие покровители спасали его от тяжелых наказаний. Но вот наступил такой день, когда поручик дрался на трех дуэлях да еще на четвертой секундантом.
— Представляешь! — воскликнула Аврорка. — Он, кажется, даже кого-то убил. — И косы ее при этом восхищенно подпрыгивали.
Но и здесь он, вероятно, избежал бы наказания, если бы не любовная интрига с супругой какого-то очень высокостоящего лица.
Граф превзошел все мои ожидания. Подлинно гвардейское великолепие! Марс и Аполлон вместе. Правда, голову держит слишком высоко, как будто подбородок покоится на невидимой подставке. Но лицо тонкое и выразительное.
Где-то в глубине души я опасалась, что дуэлянт окажется одним из светских болванчиков. А глупый мужчина, по-моему, особо неприятен для дамы. Но поручик оказался не глуп и держался с той светской, изысканной свободой, какая располагает к непринужденному общению.
Остроты, каламбуры, эпиграммы, светские истории так и сыпались с его языка. К тому же у него был свой конек — отечественная история. Когда он успел между своими романами и дуэлями столь досконально познать ее — трудная загадка. Но обращался к ней часто, и всегда к месту, всегда избегал тривиальностей. Особо начинен был историческими анекдотами. И сверх этого вызывало приязнь, что граф ни в чем не выхвалялся, а когда я попыталась перевести разговор на его дуэли, только ответил:
— У нас в лейб-гвардии егерском полку один рядовой стихи слагал. Так он на мои похождения экспромтом отозвался:
Ах, озлели мне шинели,
Одного хочу — дуэли.
Ах, озлели кивера —
На дуэль давно пора.
Ах, обрыдли вахт-парады,
С кем-нибудь подраться надо.
Пусть пуста моя башка,
Но зато тверда рука…
Тихий был солдат, но стихи писал на изумление! Женей Баратынским звали…
За чашкой кофе мы просидели гораздо долее, чем требует первый визит вежливости…
Уходя, граф оставил мне презент — заключительные главы «Евгения Онегина».
Там все совершенно, все прекрасно. Но с особым трепетом прочла я сцену объяснения Татьяны с Онегиным. Ведь подобное объяснение произошло когда-то между моей Наташей и человеком, в сбое время покинувшим ее в костромской глуши. Они также через годы повстречались на балу, где блистала Наталья Дмитриевна Фонвизина, жена заслуженного и израненного в сражениях генерала. И он, прельщенный ее зрелой красотой, ее новым положением в свете, стал преследовать ту, которую когда-то отверг, и получил горячую отповедь. Наташа рассказывала мне, что эта история была известна великому поэту. Пушкин поэтически оживил ее.
