– Мы не боимся их, – сказал епископ. – Они дикари, и не ради спасения…
– Так же мы в свое время смотрели на баггеров, – сказал Эндер. – Но для Пайпо, Лайбо, Майро и Аунды свиноподобные – не дикари. Они отличаются от нас даже больше, чем фрамлинги. Но тем не менее они люди. Ремены, не ваэлзы. Поэтому, когда Лайбо увидел, что свиноподобным грозит голодное вымирание, что они собирались воевать, чтобы сократить население, он поступил не как ученый. Он не стал наблюдать, как они убивают друг друга, и составлять отчеты о смерти и страданиях. Он поступил как христианин. Он взял экспериментальную партию амаранта, которую Новинха отвергла из-за близости протеиновых структур к местным видам, и научил свиноподобных выращивать и собирать урожай, получать хлеб. Я не сомневаюсь, что именно увеличение численности свиней и поля амаранта и были замечены Конгрессом Межзвездных Путей. Это не своенравное нарушение закона, а акт любви и помощи нуждающемуся.
– Как вы можете называть такое непослушание христианским актом? – сказал епископ.
– Разве вы не люди, когда ваш сын просит хлеба, неужели вы дадите ему камень?
– Дьявол может вкладывать в божьи заповеди свой смысл, – сказал епископ.
– Я не дьявол, так же, как и свиноподобные. Их детишки умирали от голода, и Лайбо дал им пищу и спас их.
– А что они сделали с ним!
– Хорошо, давайте посмотрим, что они сделали с ним. Они дали ему смерть. Так же как они приговаривают к смерти самых уважаемых своих граждан. Разве это ни о чем не говорит?
– Это говорит, что они опасны и лишены разума, – сказал епископ.
– Это говорит о том, что смерть для них означает совсем другое. Если вы абсолютно уверены, что кто-то имеет абсолютно чистую, непорочную душу, епископ, справедливо ли, если каждый прожитый день будет портить эту душу.
Они считают, что будет лучше, если они будут убиты и взяты на небеса.
– Вы смеетесь над нами. Вы не верите в загробную жизнь.
– Но вы верите! Как насчет мучеников, епископ Перегрино? Разве их не с радостью принимают на небеса?
– Конечно. Но люди, которые убили их, звери. Убийство святых не освящает убийц. Их души попадут в ад.
– Но что, если умершие не попадают на небеса? Что, если мертвые трансформируются в другую форму жизни? А что, если умершие свиньи пускают корни и превращаются в кое-что другое? Что, если они превращаются в деревья и живут еще пятьдесят, сто, пятьсот лет?
– О чем вы говорите? – потребовал объяснений епископ.
– Вы хотите сказать, что свиноподобные каким-то образом изменяются и превращаются из животных в растения? – спросил дон Кристиан. – По законам биологии это невозможно.
– Это практически невозможно, – сказал Говорящий. – Вот почему на Луситании такое жалкое и немногочисленное разнообразие видов, адаптировавшихся к десколаде. Потому что только некоторые из них способны к подобным метаморфозам. Когда свиноподобные убивают кого-нибудь из своих людей, они превращаются в деревья. А деревья хранят мудрость и знания.
Сегодня я видел, как свиньи пели дереву, и без всякого прикосновения инструментом дерево отрывалось от корней, падало, и распадалось на множество необходимых свиноподобным предметов. Это не бред. Майро, Аунда и я видели все собственными глазами, мы слышали песню, трогали дерево и молились о погибшей душе.
– Какое отношение это имеет к нашему решению? – с нетерпением произнесла Боскуинха. – Ладно, пусть лес состоит из мертвых свиней. Но это дело ученых.
– Я просто хотел сказать, что когда свиноподобные убили Пайпо и Лайбо, они думали, что помогают им перейти в новую стадию существования.
Они не звери, они ремены, отдающие таким образом дань глубочайшего уважения тем, кто много сделал для них.
– Другое моральное преобразование, так? – спросил епископ. – Так же как во время вашей Речи, вы заставляли снова и снова взглянуть на Махроса Рибейру, и каждый раз он представлялся в новом свете. Вы хотите убедить нас, что свиноподобные люди чести? Но я никогда не восстану против Конгресса, несмотря на все возможные страдания и невзгоды, только затем, чтобы наши ученые научили строить их холодильники.
