— Ну, не любит, не любит меня, — басил Жищенко. — Чем я ей не угодил?
Кира Сергеевна опять посмотрела на папки:
— Ну, к делу.
Завгороно повторил про зарастающий бурьяном котлован.
— Вот деятели! — Жищенко возмущенно потряс головой, отчего косой, пиратский чуб его спустился на глаз. — Я им врежу!
Потянулся к телефону, но в это время мягко заныл второй аппарат, Кира Сергеевна сняла трубку, нажала клавишу.
— Ну, здравствуй! Только узнал, что ты в исполкоме!
Звонил Олейниченко, которого все здесь за глаза звали «мэром».
— Да, Игнат Петрович, здравствуйте, — служебным голосом сказала Кира Сергеевна. Он понял: у нее кто-то из своих, исполкомовских.
— Там люди? Ну, я попозже. В конце дня.
Кира Сергеевна взглянула на часы: уже и есть конец дня. Представила, с каким нетерпением он ждет сейчас и как потом вбежит сюда, в этот кабинет, спросит: «Как наша операция под кодовым названием «Обход» — прошла?» До чего же приятно обрадовать его — «прошла».
Жищенко яростно крутил телефонный диск. Там все время было занято, и он бормотал сердито:
— Деятели!.. Диссертации, что ли, по телефону защищают?
Наконец, соединился и загремел:
— Галахов? Что у тебя с детсадом по Борисова?
Слушая, хмыкал, подмигивал Кире Сергеевне, вертел своей крупной головой. Под конец не выдержал:
— Ты мне, Галахов, тюльку не гони, на все у тебя причины! Это, в скобках замечу, пусковой объект! Знаешь, как стоит вопрос о дошкольных учреждениях? Читаешь газеты? Чтоб завтра же блоки завезли! — Опять подмигнул Кире Сергеевне. — Не то я Колосову на тебя напущу!
Положил трубку. Сидел, подрагивая ногой, поглядывал на Киру Сергеевну и на завгороно.
— Вы же знаете этих строителей: полгода чухаются, а за месяц построят.
Двинул стулом, принял вольную позу, это означало, что с делами он покончил.
— Так какие новости привезли из столицы?
— Я не за новостями ездила.
— А все же? — Он поглядел на завгороно. Кира Сергеевна подумала, что ему не так хотелось узнать столичные новости, как выложить здешние. Но при постороннем было неудобно, потому что здешние, исполкомовские, новости, конечно же, были плохие — других Жищенко не копил.
— А у нас тут каждый день дождь вперемежку с жарой, — сказал он.
— Везде дождь, Николай Иванович. Год активного солнца. Ученые считают, что влияет на погоду.
Жищенко-присвистнул, вытянув губы:
— Я и не знал, что сейчас — год активного солнца. Ну, потекут теперь крыши, успевай заливать…
Он встал, обаял заведующего гороно за плечи.
— Пошли ко мне, а то ты тут новые телеги на меня покатишь: интернат тебе не достраиваем, Дом пионеров не ремонтируем…
Они ушли. Кира Сергеевна — наконец-то! — добралась к папкам и тут же отложила их. Ничего но получится, надо все это забрать домой. Пора отпустить Шурочку, а до этого уладить с ней все дела на неделю.
Солнце уже не било в окно, Кира Сергеевна подошла, откинула тяжелую штору. За окном шел слепой дождь. Светлый и тонкий, он сыпался с синего, в белых круглых: облачках неба, и солнце пронизывало его, зависая прозрачной радугой.
Кира Сергеевна любила городской дождь, после которого пахнет корон деревьев и травами. Идешь по городу, отгороженная от всех, как в маленькой каюте из прозрачных нитей. Не одинокая, но одна. Ей редко выпадало быть одной, и она уставала от этого, дорожила одиночеством. Дождь дарил такую иллюзию. Звонко стучит по асфальту, приглушая звуки, разбивается в звездочки, свивается в жгуты, скатывается к обочинам. Ручьи несут на своих гривах редкие палые листья, обертки от конфет и мороженого, и они тоже кажутся диковинными листьями. Приходят вдруг простые и позабытые мысли о незыблемости и надежности всего вокруг, что было до тебя и будет после тебя, эти мысли ложатся поверх суеты и мелочей, и чувствуешь себя как бы «над страстями», мудрее и выше их…
Кира Сергеевна подумала: если б человек ничего не приобретал взамен ушедшей молодости, старость оборачивалась бы для него трагедией. Но этого не случается. Взамен молодости приходит зрелость духа, постижение жизни. Уходит время любви, время материнства, приходит время работы, ни с чем не сравнимое наслаждение работой.
