На следующий день я решил проигнорировать наставления родителей. Перед звонком на урок все ученики должны выстраиваться перед школой и единой шеренгой отправляться в класс. С тихой решимостью я встал к второклассникам, молясь, чтобы сестры не заметили, в какой я шеренге. Прозвенел звонок, а меня никто не заметил! Наша шеренга направилась в здание.подумал я. Когда я уже почти вошел в школьную дверь, чья-то рука схватила меня за шкирку. Это была сестра Джоан Кэтрин.
— Похоже, ты ошибся, Майкл, — строго сказала она. — Тебя снова перевели в первый класс.
Я начал спорить — мол, мои родители «оговорились», или «на это были не мои родители», или…
Следующие двенадцать лет я сидел в классе, выполнял задания и думал только о том, как отомстить. В четвертом классе я организовал подпольную школьную газету. Ее запретили. В шестом я попробовал еще раз. Газету запретили. В восьмом я не только начал выпускать газету, но и убедил хороших сестер разрешить мне написать пьесу для рождественского школьного концерта. В пьесе рассказывалось о том, сколько крыс обитает в церковном зале и как крысы всей страны собрались в церковном зале школы имени Святого Иоанна на ежегодный съезд. Священник запретил и пьесу, и газету. А мне и моим друзьям приказали подняться на сцену, спеть три рождественских гимна и без единого лишнего звука сойти оттуда. Я уговорил полкласса подняться на сцену и молчать.
В итоге мы стояли на сцене и просто смотрели в зал — тихий протест против цензуры. Ко второй песне, сломавшись под строгими взглядами родителей, многие присоединились к поющим. К третьей сдался и я, завыв «О, святая ночь» и поклявшись отомстить позднее.
Средняя школа, как все мы знаем, представляет собой изощренное садистское наказание для детей, придуманное мстительными взрослыми, которым уже не доступна присущая молодежи способность бить баклуши семь дней в неделю по двадцать четыре часа в сутки. Чем еще объяснить те суровые четыре года унизительных комментариев, физического насилия и утверждения, что ты единственный девственник в классе?
Стоило мне поступить в среднюю школу — и вообще познакомиться с системой государственных школ, — как я позабыл все свои обиды на сестер прихода Святого Иоанна. Все они вдруг показались мне умницами и ангелами. Теперь я ходил по коридорам вместе с парой тысяч пленников образования, злобно теребящих авторучки. Сестры посвятили свою жизнь обучению других без всякого земного вознаграждения. А вот директора средних школ руководствовались простым правилом: «Затравим маленьких выродков как собак, а потом посадим в клетку, пока не сломим их волю или не отправим на живодерню!» Делай то, не смей делать это, заправь рубашку, прекрати улыбаться, где твой пропуск?.. ЭТО НЕ ПРОПУСК! ОСТАНЕШЬСЯ ПОСЛЕ УРОКОВ!!!
Однажды, вернувшись домой из школы, я нашел газету. Ее заголовок гласил: «Двадцать шестую поправку приняли — возраст избирателей снижен до восемнадцати лет». Чуть ниже был еще один: «Президент школьного комитета вышел на пенсию, место вакантно».
Х-м-м. Я позвонил в администрацию округа.
— Э-э-э, мне через несколько недель исполнится восемнадцать. Если я могу голосовать, то, значит, могу и баллотироваться?
— Дай-ка подумать, — протянула женщина. — Об этом еще никто не спрашивал!
Она порылась в каких-то бумагах и вернулась к телефону.
— Да, — сообщила она. — Ты можешь баллотироваться. Собери двадцать подписей, и тебя включат в список кандидатов.
Двадцать подписей? И все? Никогда не думал, что баллотироваться в школьный комитет так просто. Я собрал подписи, подал заявление и начал предвыборную кампанию. Моя платформа? «Уволить директора средней школы и его заместителя!»
Взбудораженные тем, что ученик средней школы действительно может найти законные причины для увольнения высших школьных чинов, которые к нему цеплялись, еще пятеро местных «взрослых» тоже решили баллотироваться.
Разумеется, они еще больше раскололи голоса старших избирателей — и я победил, получив голоса всей молодежи от восемнадцати до двадцати пяти лет (которые вряд ли пришли бы на выборы, если б не соблазнились идеей послать своего директора на виселицу).
