— По-моему, наука наших абеллургов погрязла в рутине. Возможно, это происходит как раз потому, что наша школа пополняется отпрысками всё из одних и тех же семей. Нам нужны новые, свежие силы. Валлондорн велик, и в нём много одарённой молодёжи…
— Например, «эховцы», — осторожно вставил Канамбер.
— И они тоже, — засмеялся Эрлин. — Разве ты не знаешь, каким успехом пользуется последняя книга стихов Ормина? Она почти целиком посвящена мне. Даже самые критические умы считают, что до сих пор ещё никто так талантливо, а главное, так искренне не славил бога.
— Ещё бы, — заметил Канамбер. — Если бы не твоя снисходительность, Пресветлый, эти богохульники провели бы остаток жизни в тюрьме. Где им и место.
— Ну зачем же так? Из богохульников они превратились в моих поклонников. Что плохого в том, что они восхищаются своим богом?
— Они восхищаются тобой, повелитель, но не как богом. Они слишком осмелели, эти простолюдины. С ними надо соблюдать дистанцию. Позволь таким хоть немного постоять на одной ступеньке с господами, так они…
— Канамбер, ты никогда не задавался вопросом, почему сантарийцы так любят своих минаттанов? Потому что те не боятся стоять с ними на одной ступеньке. Правителю полезно быть поближе к своим подданным.
— Пресветлый, тебе ли учиться у этих дикарей?
— Учиться можно у кого угодно, лишь бы это принесло тебе пользу.
Покинув зал совета, Эрлин задержался около дверей. Когда вокруг столько врагов, не грех и подслушать.
— Ничего, скоро всё это кончится, — донеслось до него.
— Ещё три года, и всё пойдёт по-прежнему. Всё вернётся на свои места.
— А ты уверен, что…
Говорившие приближались к дверям, и Эрлин поспешил удалиться. «Ещё три года, и всё пойдёт по-прежнему…» До конца этого цикла ещё три года.
«Что ж, достаточно, чтобы сделать невозможным возвращение к прежнему, — думал Эрлин. — Через три года мой Уход, а точнее смерть. Временная смерть солнечного бога. Временная? Абеллурги, да теперь уже, наверное, и многие абельмины надеются, что через три года всё пойдёт по-прежнему. Всё вернётся на свои места… Значит, я не должен вернуться. Вернётся тот, кто был раньше. Тот, при ком всё должно пойти по-прежнему. Я не на своём месте. Так на чьём же? Кто был и должен быть после меня? Живая кукла, как считал тот колдун, о котором рассказывал Диннар? Омерзительная нелюдь, как говорит Амнита… Бог тоже нелюдь… Нет, скорее сверхчеловек. Гинта права, мне слишком понравилось быть богом среди людей, сверхчеловеком среди человеков. А сверхчеловек тоже может умереть, чтобы уступить место очередной кукле… Но почему я оказался здесь, не на своём месте? Кому это понадобилось и зачем? Земное воплощение бога живёт с двенадцати до двадцати двух лет. Так оно и есть… Я помню себя только с двенадцати. Вернее, с двенадцати я помню всё отчётливо, а эти сны, эти смутные воспоминания, которых я боюсь… Что это? Почему я их боюсь?
Сны-воспоминания о царстве горных озёр теперь посещали его почти каждую ночь. Он их боялся и в то же время ждал с тем нетерпением, с каким ждёшь выпад противника на турнире… Нет. На турнирах был азарт, а здесь он испытывал страх. Но так же, как и на турнире, он не позволял себе отступать. Он должен был встретиться со своим прошлым лицом к лицу, пропустить его через себя и оставить позади. Он не кукла, и за его плечами должно быть прошлое, а впереди — выбор. Между жизнью и смертью. Он победит смерть, если одолеет свой страх.
Ему не было страшно, только когда он летал на огромной птице и видел внизу озёра и сверкающие горы, похожие на дворцы… Или дворцы, похожие на горы? Но птица всегда опускалась и улетала прочь, оставив его на горном уступе или на длинном мосту с высокой прозрачной аркой. Он был один, а вокруг витала смерть. Он знал, что должен кого-то оживить. Он должен кого-то вспомнить. Но вспоминались пока лишь голоса. И чаще всего тот — суровый и властный, который его так часто раздражал… А однажды он вспомнил его смех — громкий, раскатистый. Такой заразительный, что Эрлину тоже захотелось рассмеяться, но вместо этого он заплакал. И проснулся в слезах. Он не вспомнил этого человека, но теперь он знал, что любил его. И что его больше нет. Там никого не осталось. Иногда Эрлин видел голубого зверя, который бродил среди прозрачных разноцветных башен, поднимался по огромным ступеням ледяного дворца и исчезал в его холодной тёмной глубине. Здесь было царство смерти. Эрлин знал этого зверя и хотел позвать, но не мог вспомнить его имя. И ещё он знал, что харгал — священный зверь Хонтора, а ханг — священная птица Харранга, живущего на заснеженных вершинах. Зимой его владычество временно распространяется на всё горное царство и даже на нижние леса. Зима — торжество холода и смерти. Ханны Нижнего мира выходят из подземных пещер, резвятся в горах и играют со своими сводными братьями — ледяными ханнами. Они очень похожи, и их легко перепутать, особенно в сумерках. Считалось, что демоны смерти любят подкарауливать одиноких путников и что зимними ночами, бродя по горам в одиночку, можно встретить свою смерть. Кто ему это говорил? Гинта? Нет… Кто-то другой. Тот, кого он должен вспомнить.
