— Когда?
Я поразмыслил над ответом. Как бы не попасться…
— Мы поехали в церковь. Пока я устанавливал катафалк, Кастэн вышел к фургону за черной обивкой. Задержался… Потом он мне сказал, что встретил друга, который возьмет его в Париж…
— А потом? — настаивал Шарвье.
— Потом ничего. Он пожал мне руку и ушел.
— А вы?
— Что я?
— Что вы делали?
— Я разложил цветы, затем пошел в магазин, мадам Кастэн вам это подтвердит.
— А после обеда?
— Я занимался счетами.
— Не выезжая из города?
— Я не покидал города до самого отъезда в Париж десятью днями позже.
Инспектор сделал знак своему коллеге, который что-то писал.
— Запиши-ка адрес этих людей!
Тот записал сведения под мою Диктовку.
Когда он закончил, я спросил:
— А сейчас какая у нас программа?
Шарвье пожал плечами:
— Ничего особенного. Готовьте похороны. Они могут быть сразу после вскрытия.
Это слово несколько встревожило меня, но я обладал хорошей выдержкой. В конце концов, вскрытие не могло выявить ничего нового. Я убил Кастэна, задушив его толстым сукном. А ведь смерть от удушья — это естественная смерть. Или, скорее, естественная смерть, фатально следующая за удушением.
Мне нечего было бояться. НЕЧЕГО!
Легавые ничего не добьются. Меня спасало то, что все дело прошло в два этапа. Во-первых, убийство с исчезновением трупа. Затем, обнаружение тела далеко от города, но у меня безупречное алиби.
Эти господа будут вынуждены вынести заключение о несчастном случае, при наличии железнодорожного билета или без него. Не будут же они держать нераскрытое дело из-за такой мелочи.
Я все больше и больше жалел, что выдумал этого друга. Фальшивая нота резала мне слух… Да какая разница, все, может быть, еще уладится. Я протянул руку Жермене. Мы вышли, чувствуя затылками нацеленные на нас глаза полицейских.
Пока искали Кастэна, газеты, в основном местные, сообщали об этом, но осторожно, с недомолвками. Это могло быть банальной историей бегства мужа, и читатели могли осудить журналистов за то, что они пригвоздили его к позорному столбу.
На следующий день после обнаружения тела пресса хором затрубила о «смерти на железной дороге». Ну прямо название детективного романа.
Все журналисты крутились вокруг того факта, что при трупе не было билета, хотя никто его не грабил. Упомянули также, что полиция назначила вскрытие, ждали результатов… Это могло бы вызвать у меня тревогу, но воскресные газеты меня успокоили. Одна из них напечатала интервью с судебным медиком. Этот ученый человек, еще не приступив к работе, уже дал понять, что, по его мнению, здесь нет ничего подозрительного.
В общем, я мог считать, что мне пока везет. И совсем оптимистом я почувствовал себя, прочитав заявление одного из служащих вокзала Аустерлиц, который якобы видел Кастэна в день его исчезновения, бегущего к отходящему поезду.
Я не знаю, откуда этот тип мог все это выудить! Во всяком случае, он уверял, что узнал этого мертвого «с железной дороги» по опубликованным фотографиям. Может быть, он спутал? Или просто-напросто захотел вызвать к себе интерес? Мир полон людишек, стремящихся выделиться, сделаться заметными любым способом!
Если верить этому заявлению прессы, то можно было сделать следующий вывод: Кастэн прибыл в Париж в автомобиле с неким другом, который по каким-то причинам не хочет объявляться; в столице Кастэн почему-то отказался от визита к своему врачу. Вечером он собирался вернуться домой, но на вокзал прибыл в последнюю минуту и не успел купить билет. Он побежал вдогонку за отходящим поездом, рассчитывая оплатить проезд контролеру. Но Кастэн, скупость которого была общеизвестна, решил до самого конца ехать на дармовщинку. Чтобы не попасть на глаза контролерам, он устроился на вагонных ступеньках, потерял равновесие, сорвался и погиб.
Кроме заявления вокзального служащего, было еще одно, которое подтверждало эту версию: труп лежал с левой стороны дороги, а поезда ходят по левой стороне. Значит, он упал по дороге не в Париж, а оттуда.
Я был окончательно спасен.
* * *
Жермена после опознания тела очень изменилась. Она больше не выходила из нашей квартиры, и я сам ходил за покупками. Все дни она проводила лежа на диване в своей полупрозрачной ночной рубашке, но резко отталкивала меня, когда
