Пэн и Е. Янь и Мяо. Чжоу и Лили.
Тоже постоянно меняются. Делается всё, чтобы обмануть брошенный мельком взгляд цели преследования. Характерные черты, которые он заметит, должны успокоить любое подозрение. Это действует почти на подсознательном уровне. Тонкие намёки, шёпот в подсознание…
Видишь, никто за тобой не следит. У него куртка другого цвета. Под стеклом машины написаны другие имена. Хун и Вэй. С зеркала заднего обзора свисает дракон, а не пластмассовая бутылка кока-колы. Видишь, он в галстуке, а не в майке. И в чёрных очках. Расслабься… сам убедись, никто за тобой не следит.
Проходит полтора часа, прежде чем англичанин выходит на свет дня, умирающего на ходу. Горячие реки машин по Цяньмэньсицзе, площади Тяньаньминь, Дунданьдацзе… текут на юг, к парку Храма Небес. Полтора часа ожидания… пот медленными ручейками течёт под рубашкой по спине. Он смотрел, как крутятся двери банка. Родители, волоча за собой детей, выходят из Дворца Музеев. Триста десять тысяч объектов, посвящённых политическому воспитанию людей.
Полтора часа Пиао думает исключительно о точке во времени и пространстве, где он может убить человека.
Поддерживает достаточную дистанцию. Паркуется за полосой деревьев, образующих по периметру забор. В бинокль пятна собираются в острые грани… он смотрит, как Хейвен возвращается в государственный пансион Дяоюйтай. Поднимается по ступенькам одного из многих особняков, натыканных в озеленённом участке, который где-то восемьсот лет назад был местом Императорской Резиденции, особняки… где могут поселиться только самые почитаемые из иностранных гостей. Англичанин безукоризненный. Он выглядит так, будто день не держал его в зубах влажности, выжимающей испарину. Такой день всегда оставляет после себя грязные круги серой сажи, заявляющей свои права на края рукавов и внутреннюю сторону воротника.
Вспышка латуни и стекла двери, и Хейвен исчезает.
Пиао паркуется, идёт пешком. Отель Цяньмэнь находится всего в паре кварталов отсюда.
Три часа сна. Душ, холодный, как жалость. Он бреется, умудряется обрезаться. Кровь хлещет потоком, он не может её остановить. Блядь, блядь… чего она никак не унимается? Из покрытого конденсатом зеркала на него смотрит лицо. Узнать его невозможно. От смотрит на шрам вокруг уха. Через весь живот. Боль бежит по красным шрамам на спину. Он выглядит и чувствует себя паззлом старика. Погружает лицо в раковину. Лёд и отельное мыло. Вода течёт через край. Снова, снова… он решительно натирает лицо, руки. Ему так хочется, так нужно столько всего с себя смыть. И вот боль, решения, тени действий, ещё не совершённых… отдаляются. Отельное мыло упаковано в обёртку с неряшливой надписью. Из-за него от Пиао теперь пахнет розовыми розами. Весь день нюхать розовые розы.
Он засекает машину Хейвена на Салихэлу. Ровно в 10:30, как обычно. Чёрная, немецкая… «Мерседес». Утренний свет, как дольки лимона, блестит на боках. Горячий, влажный, воздух уже приготовил жало. В голове коренятся мысли о ледяном душе. И убийство, горячее, как пламя… тоже находит своё место в мыслях старшего следователя. Сквозь водопады света он объезжает следом за англичанином все опорные точки дня, соединённые озёрами скуки…
С 11:00 до 12:15 — в Бэйчицзыдацзе, Департамент Общественной Безопасности.
С 12:35 до 13:45 — Центральная больница, на север по Дунданьлу.
С 14:00 до 14:55 — Обед в Фэнцзыюань, «Роге изобилия».
С 15:45 до 16:10 — Цзянгомэньвай, дипломатическое здание на Житаньлу.
С 16:30 до 17:20 — Пекинский Университет и Технический колледж Циньхуа.
Чёрный мерседес выруливает на север к Наньхай, преодолевает перекрёсток с Цяньмэньсицзе. Машины движутся дымящимися потоками, а солнце обрушивается на бетонные углы и наземные леса города. Старший следователь едет на автопилоте. Кидает быстрые взгляды на Хейвена, сидящего в кожаном и стеклянном нутре своей машины. Пиао пытается видеть в нём камень… просто цель, которую надо сбить. Но терпит сокрушительное поражение. Представляет исключительно быстрые события. Размытое движение. Формы и цвета, омытые кровавым потоком.
