Хейвен. Блядь… Хейвен.
Высоковольтный провод протягивается между ними, из глаз в глаза. Англичанин обрывает его. Нога вжата в педаль газа.
Пиао. Блядь… Пиао.
Рывком чёрное пятно разгоняется в серебряную кляксу, когда «Мерседес» срывается с места. Секунда, вторая, третья… прежде чем старший следователь реагирует. Жужжание, глубинное, горячее, проникает во внутреннее ухо, когда он бросает машину через полосу. Впереди в пятидесяти метрах «Мерседес» теряется в облаке выхлопных газов и скользящей резины. Вонь, кружащая голову, тошнотворная… как горелая карамель. Как живот, набитый глазированными яблоками. Всё ускоряется, будто он остаётся на месте, а мир бежит вокруг него. Головой вперёд. Теряя равновесие. Все приобретает бритвенную остроту. Всё становится тягучим, цвета ртути. Игра закончилась. Он срывает липкую табличку с именами Чжоу и Лилу с лобового стекла. Сдёргивает миниатюрную клубную футболку с зеркала заднего обзора. Игра закончилась. Со спокойствием он понимает, даже не задумавшись… что, наконец, может убить.
Впереди виднеется пробка. Стена горячего волнующегося металла. «Мерседес» быстро замедляется. Тормозные огни истекают кровью, когда он пересекает полосу, задыхающуюся в собственном дыму. Распахивается дверь. Фигура в белом первым делом смотрит назад. Бежит. Бежит против плотного потока машин, решительно едущих в противоположном направлении. Белое на красном фоне. Белое на синем фоне. На чёрном… жёлтом. Марево жара поднимается с асфальта. Вьётся над капотами, крышами. Сжимает его. Пиао тоже бежит. Подошвы ботинок обжигает асфальт. Через миг пот уже блестит у него на лице, на руках. Ускоряется, каждую каплю сил отдаёт ногам; уже начинает уставать. Голени, колени, лодыжки превращаются в ржавое железо. Икры, бёдра… в бетон. Бегущий человек преследует другого человека по ломаному коридору медленно движущегося стекла, пластмассы, хрома. Разрыв между ними измеряется в грязных номерных знаках и потёртых протекторах. Каждое лобовое стекло полыхает в солнце, льющем с неба… кадмий. Кажется, что всё вокруг позолочено.
Дорога поднимается к серому перекрёстку, застывшему в облаке выхлопных газов. Впереди, в тридцати метрах, в сорока… англичанин. Ноги, тело, голова искажены маревом с дороги, когда он бежит к вершине моста и вниз по мягкому склону. Одноцветная тростинка человека движется вдоль разноцветной стены. Лёгкие Пиао взрываются. Огонь и свинец. Уклон замедляет скорость, тянет его вниз, будто магнитом. Пот течёт потоками… по лицу, шее, груди. Мысли летают, как перья на ветру. Он бросает взгляд через перила вниз, цепочка школьников, лет по пять, шесть, держатся за руки, их ведут через перекрёсток рыка и изрыгающегося дыма. Где угодно, лишь бы не здесь… в этот момент он хочет быть ребёнком. В колыбели, в ползунках, в манеже. Идти по перекрёстку, держась за руки других детей. Где угодно, лишь бы не здесь. И другие мысли, случайные, бредовые. Только один образ он удерживает крепко. Англичанин, у его ног, мёртвый. В центре лба бескровная дырка от единственной пули.
Так аккуратно. Очень аккуратно.
Расстояние между ними не сокращается. Будто невидимая рука разделяет их. Будто этой руке не хочется, чтобы на ней была кровь. Стонут гудки, когда Хейвен перепрыгивает через ограду, бросается между едущими машинами. Его объезжают мотоциклы, плотный поток окружает его. Он тонет в механическом водопаде. Впереди есть съезд с магистрали, где река Тунхуэй изгибается змеёй, кусающей собственный хвост. Старший следователь бежит за ним, ловя ртом воздух. Масло и пыль. Ногой становится на перила, падает… гравий впивается в ладони. Кровь ручьями течёт по запястьям на рукава рубашки.
— Блядь. Блядь.
Усилием воли поднимается, но пытается остаться на дороге, на узкой резервной полосе. Идёт. Бежит. Во рту чувствует вкус крови. Поднимает лицо к небу, втягивает воздух, будто это цепь, прикованная к якорю. Небо… лезвия облаков в лазурном море, но он молится о дожде. Дождь. Холодный и безжалостный, как в ту ночь на грязной железной палубе баржи. Хейвен впереди. Отрывисто мелькает в потоке машин. Обрывки белого появляются в поле зрения и исчезают в ударной волне выхлопных газов. Он бежит к съезду, вылетает на голую землю… клочок тени между пролётами эстакады. Солнечный свет, тень, снова на свету… Хейвен, хамелеон цвета карамели и сливок. За эстакадой и непрерывным дыханием восьмиполосной дороги раскинулась помойка, куда ведут засыпанные щебнем дороги. Правительство огородило её проволочным забором. Топография куч мусора и тупорылых холмов. Пойманная в отражениях радужных масляных луж. Пиао пробегает ворота. Гофрированные железные домики. Чёрные собаки ссут золотом. Согнутые люди… с пустыми глазами. А небеса болезненно синие. Нелепо синие. Их разрывает лишь одинокий надрыв телеграфных проводов, натянутых между столбов. Изгиб за изгибом. Изгиб за изгибом. Изгиб за изгибом.
