Честно говоря, я тоже не знал — разве что посоветовать ей сходить к психиатру, а такой совет с бухты-барахты не выпалишь.
— Давайте просто выпьем и побеседуем? — Я пустил в ход свою воскресную улыбку, рот до ушей. — Вреда от этого не будет, во всяком случае.
— Хорошо, мистер Хантер, — кивнула она.
— Зовите меня Эдом.
Она так и сделала, а я стал называть ее Салли. Мы заняли столик в баре неподалеку и взяли пару холодных коллинзов[1].
Для начала я решил выяснить, сильно ли у нее мозги набекрень.
— Расскажите что-нибудь о себе, Салли. Где родились, чем на жизнь зарабатываете, кто родители, что едите на завтрак. Марсиан прибережем на потом.
— Вы в них не верите, правда?
— Нет. Забудьте о них и рассказывайте.
— Мне двадцать два года. Родилась я в штате Колорадо, в городке, про который вы наверняка не слышали. Секо — «сухой» по-испански. Сейчас там население всего две-три тысячи человек, но в то время, когда шахты работали, было около десяти. Я жила там до двенадцати лет, до смерти родителей.
— Они оба умерли?
— В одну ночь. Маме стало плохо — острый аппендицит, как мы узнали позднее. Жили мы в десяти милях от города, а вечером началась буря, и телефонные провода оборвало. Папа сел в машину и помчался за доктором. Проехал всего две мили, сорвался с обрыва на горной дороге и разбился насмерть. Наверное, вел автомобиль слишком быстро. Его нашли только утром, когда мама уже умерла от перитонита.
Рассказывала она довольно спокойно, но для девочки двенадцати лет это, конечно, было ужасом. Я спросил, находилась ли она одна с матерью.
— Нет-нет. Доктор приехал все-таки, но спасти ее не сумел. И сестра со мной была, и соседи. Папа уехал часов в восемь вечера — когда к полуночи он не вернулся, мы поняли, что случилось несчастье. Мама сильно мучилась, и Дороти — сестра моя, на два года моложе — побежала к ближайшей соседке. Гроза закончилась, телефон починили. Соседка вызвала доктора и пришла к нам.
Да, это несколько светлее картины, которую я себе мысленно рисовал — девочка одна в доме рядом с умирающей матерью. С доктором и соседкой уже не так страшно.
— Значит, у вас есть сестра? А братья?
— Нет, больше никого. Дороти, полагаю, ближайшая моя родственница.
— Полагаете? Не уверены?
— По крови, бесспорно, самая близкая, — с легким смешком уточнила Салли. — Есть еще приемные родители, наши опекуны, какие-то четвероюродные или пятиюродные сестры по маминой линии.
— Вы все еще живете вместе с ними?
— Только сестра. Пока она зависит от них, потому что учится в Чикагском университете. Я проучилась в колледже год, потом ушла, начала работать и сняла себе жилье.
— Где же вы трудитесь?
— Я стенографистка в большой страховой компании «Хэлстед мьючиал». У меня недельный отпуск, но поехать куда-то финансы не позволяют, вот и парюсь в Чикаго. Кроме того… — Ее глаза округлились.
Чуя приближение марсиан, я подкинул очередной вопрос:
— У вас хорошие отношения с сестрой и опекунами, Салли?
— Да, вполне, только жить там я не хочу. Мне не нравится их сын Дикки, и дядя Рей, и…
— Кто такой дядя Рей?
— Брат приемной матери, Рей Вернеке. Он пьяница и вообще… не люблю я его. Говорят, блестящий был ум, пока пить не начал. А Дикки… — Салли передернулась.
— Пристает к вам? — предположил я.
— Нет, что вы! — расхохоталась она. — Ему всего одиннадцать лет. Просто он всезнайка и задавака — вундеркинд, в общем. Ай-кью будто бы высоченный, но у меня от него мурашки.
— Встречал я таких.
— Как Дикки — вряд ли, очень надеюсь.
— Еще по коктейлю?
— Почему бы и нет?
Я заказал два коктейля. В баре кондиционер, а на улице, на солнце, можно тосты поджаривать.
— Ну, а сестре вашей нравится жить у… Как их фамилия?
— Стэнтоны, Джеральд и Ева. Нет, Дороти с ними нормально ладит. Она бы охотно жила отдельно, как я, но непременно хочет окончить колледж. Родители у нас хорошие, все дело в Дикки и дяде Рее.
— Стэнтоны оплачивают ей учебу в колледже?
— Да. И за меня бы платили, я сама не захотела. Они к нам прекрасно относятся.
— Вы у них часто бываете? — Интересно, почему она не поделилась своей бредовой идеей с ними, прежде чем обращаться в полицию и к частным сыщикам?
