Сорок лет спустя Итан и Джоэл Коэны предложили зрителям новую адаптацию романа Портиса; наши прокатчики со свойственным им упорством перевели True Grit как "Железная хватка". Причина, по которой еврейский менталитет замахнулся на "белокурый миф" героев фронтира, автору этой статьи остаётся неясной, мнения общественности разнятся. Проще всего наличие подобной ленты можно объяснить так: захотели и сняли. Поиски ответов на важнейшие вопросы бытия в коэновских лентах последних лет — будь то вглядывание в философию насилия а-ля Сэм Пекинпа, взглядом отнюдь не лишённым морализаторства ("Старикам здесь не место"), циничное препарирование комплексов и маний современной Америки ("После прочтения сжечь") или личная попытка расслышать голос Бога в "Серьёзном человеке" — в случае с "Хваткой" менее всего обладают фирменным еврейским прищуром. Возможно, этим объясняется то, что фильм стал самым кассовым в пёстрой плеяде коэновских работ. Впрочем, одна из основных сюжетных формул — герои в погоне — беспроигрышна, не имеет национального привкуса и сама по себе развлечение для любителей острых ощущений.
Американские вестерны нашего времени — большей частью маньеристские, лишённые внутреннего пространства, не слишком съедобные продукты худшей кухни постмодернизма — убедили в том, что вряд ли стоит ждать у прерии погоды — эпические штормы и штурмы высот духа остались в прошлом. Как и герои олдскул — старой школы — казалось, навсегда ускакали вдаль, в закатное солнце и уже не обещали вернуться. Взять, к примеру, мелькнувший жуткой тенью несколько лет назад римейк хорошо известной советскому зрителю классической картины "В 3.10 на Юму" (1957) режиссёра Делмера Дейвса — редкая халтура, спекулирующая на оригинале.
Удивительно, но та же эпоха постмодерна породила недавний шедевр мастерских переделок — "Хороший, плохой, долбанутый" южнокорейского производства, представляющий собой уникальный сплав легендарного фильма Серджо Леоне и самобытных национальных акцентов. Режиссёр Ким Чжи Ун доказал, что вестерн чувствует себя вольготно не только на просторах Дикого Запада. Он адекватен духу и форме и в степях Манчжурии, где в геополитическом хаосе начала прошлого века "смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой".
"Железная хватка", наоборот, удивляет тем, что по форме представляет собой традиционнейший американский вестерн. Поначалу можно подумать, что мы вновь сталкиваемся с эклектикой, свойственной современному искусству, — с некой смесью джармушевского "Мертвеца" и юридических романов Джона Гришема, но это не более чем иллюзия.
Фильм начинается с того, что мы узнаём о том, что крепко выпивший бандит Том Чейни (Джош Бролин), до поры до времени маскировавшийся порядочным гражданином, застрелил хорошего человека, почтенного отца семейства Фрэнка Росса. И скрылся в дебрях индейских территорий на его лошади. После похорон Росса его 14-летняя, предприимчивая не по годам, и одержимая жаждой мести дочь Мэтти (Хейли Стайнфелд) обращается к федеральному маршалу Рустеру Когберну (Джефф Бриджесс) с просьбой за сто долларов изловить убийцу и отправить его на виселицу. Когберн славится железной хваткой в вопросах поимки преступников и вдобавок ещё и тем, что точно не помнит, скольких человек он прикончил. Мэтти, юная прихожанка пресвитерианской церкви, убеждает сурового, немолодого, крепко пьющего мужчину отправиться в путь. В игру вступает техасский рейнджер ЛаБеф (Мэтт Деймон), который также идёт по следу Тома Чейни. Странная троица пересекает индейские территории, встречает не менее странных персонажей и вплотную приближается к смыслу фразы из Книги Притч Соломоновых — "Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним", вынесенной в эпиграф.
Мы видим неосвоенную территорию, где еще нет цивилизованного человека, но уже есть Закон в лице нескольких отщепенцев. Но что это за земля? Герои прошли всю индейскую территорию и ни разу не встретили там индейца — юный парубок, получивший пинок под зад, не в счёт. Такое ощущение, что в коэновском пространстве — в неком апокалиптическом НИЧТО, населенном дикими всадниками Безумного Макса (только без мотоциклов) — их никогда и не было. Метафизическая интонация усиливается мрачностью пейзажей — если фильм 1969 года пылал яркими красками индейского лета, то новая версия леденит заснеженными пустошами не хуже культового "Долгого молчания" Серджо Карбуччи. В картине Хэтэуэя ирония шла сплошным лейтмотивом, чтобы под конец, на контрастах, более проникновенно зазвучали драматические нотки. У Коэнов же получилось совсем иное кино. Это — либо попытка рассказать простую классическую историю крайне серьёзным, почти лишённым мизантропических интонаций языком, либо самая грандиозная шутка братьев, над смыслом которой будут еще долго ломать головы их поклонники.
